Дж.Д Дэвис - Джентльмен-капитан

Я огляделся снова с особым удовлетворением: сцена вокруг так напоминала кошмар, постигший «Хэппи ресторейшн», и в то же время так сильно отличалась от него. Мне вспомнилось доброе лицо деда, глядящее с холста высоко на стене в Рейвенсден–Эбби. Море было его стихией. Заметив, что ветер внезапно задул больше с юга, и проследив эффект, оказанный его переменой на зарифлённые паруса, я наконец начал понимать, что привело его в этот мир. Сама мысль о передвижении людей по морю противна логике. Любое путешествие по воде, даже в простой плоскодонке через реку — это чудо, триумф человеческой изобретательности над самой враждебной средой, какую только можно представить, и над нашими собственным мрачнейшими страхами. Умение повелевать водным миром, должно быть, доставляло деду больше гордости и наслаждения, чем все его титулы и земли, даже обожание королевы. То же можно сказать и о Годсгифте Джадже и о шурине Корнелисе, хотя оба были рождены для моря и, наверное, принимали его как должное. Но мы, два Мэтью Квинтона, две сухопутные крысы, явились к морю как невежественные просители к особо требовательной владычице. Я не мог бы поручиться за Джаджа, но был готов поспорить, что Корнелис никогда не испытывал того удовлетворения, какое чувствовал я, слушая скрип корпуса корабля, ощущая, как напрягаются канаты в ответ на усиливающийся ветер, и глядя, как покрытое серыми тучами апрельское небо скрывается в сумерках на западе, над могилой «Хэппи ресторейшн».

Момент удовлетворения, при всех своих достоинствах, оказался недолгим.

Малахия Лэндон нес вахту. Я смутно осознавал его присутствие на другой стороне квартердека. Теперь мне бросилось в глаза, что он чем–то обеспокоен. Штурман вышагивал по палубе, посматривал на меня, затем на небо и снова на меня, продолжая в том же духе почти целую склянку. Наконец, он подошёл ко мне, приподняв простую шерстяную шапку в знак почтения.

— Капитан, наше путешествие, — начал он с куда большим уважением, чем было ему свойственно, — до сих пор проходило хорошо. Нам, Божьей милостью, везло с ветром. Даже этот шквал с траверза, почти с раковины, идеальный ветер, чтобы примчать нас в Шотландию. — Я согласился с ним, но Лэндон оставался угрюмым. — Сэр, я строил наши карты. Они зловещи, худшие из того, что мне приходилось видеть.

— Какие карты, штурман?

На единственных виденных мною картах были нанесены линии, обозначившие наше движение к западу от Портсмута, вокруг Корнуолла, затем на север через Ирландское море к западному побережью Шотландии — согласно приказам лорда–адмирала. Это, внезапно вспомнил я, и было счисление пути, совсем недавно так смущавшее меня.

— Небесные карты, сэр. Предсказания для нашей экспедиции, основанные на соотношении светил в момент отплытия из Портсмута. — Всякая уверенность в моём предполагаемом внезапном усвоении искусства мореплавания тут же испарилась, а остроумный Посейдон счёл необходимым усугубить мои трудности, послав огромную волну и вымочив меня в водах Атлантики. Отряхнувшись и перекрикивая шторм, Лэндон продолжил: — Это Марс, сэр. Марс, глава девятого дома. Он отступает к границе с восьмым и потому отбрасывает зловещий квадрат на восходящего лорда. Хуже того, госпожа восьмого дома, дома смерти, восходит с большой силой!

Я слушал его слова, как будто он бормотал на арамейском.

— И что всё это значит, мистер Лэндон?

— Как же, всё это предвещает огромные сложности, капитан. Препятствия и опасности лежат на нашем пути, сэр. — Он отжимал воду из шапки, озабоченно глядя на меня. — Воистину, сама смерть.

Я был потрясён его словами, многие ли поведут себя иначе, услышав предречение смерти. Но я взял себя в руки и сказал с нетерпением:

— И что, по–вашему, мне делать, штурман? Вам известны приказы. Вы знаете, что я держу ответ только перед королём и лордом–адмиралом. Могу ли я развернуть корабль или войти в порт из–за ваших подозрений, основанных на наблюдении за звёздами?

Лицо Лэндона исказилось будто от боли, но он заговорил сердито:

— Никогда не видел таких плохих карт. Ни один знающий море капитан не станет игнорировать такое ясное предзнаменование. — Видимо, он понял, что зашёл слишком далеко, потому что продолжил тише, почти с мольбой: — Сэр, есть бессчётное множество способов задержать или отменить плаванье: можно обнаружить течь, и драгоценный руль Пенбэрона не прослужит вечно…

Внезапно он умолк, посмотрел на меня, будто впервые увидел, и покачал головой. Должно быть, он осознал, что даже будучи полным профаном, я никогда не позволю так бесстыдно обмануть короля. Потом он нахмурился, вяло козырнул и в дурном настроении вернулся на свою сторону шканцев, уцепившись за пушку, когда очередная волна захлестнула палубу. Поразмыслив об этой странной сцене, я понял, что обращение ко мне Малахии Лэндона в такой манере, решение довериться мне, даже осмелиться предложить отчаянную уловку с неподчинением прямому приказу короля, свидетельствовало о тёмных — под стать Аиду — глубинах его тревоги. Эти карты напугали его сверх всякой меры, даже так сильно, что внушённый ими страх на время пересилил его ненависть ко мне и долг перед монархом. Вивиан рассказывал, что Лэндон с Харкером часто ссорились, и теперь, увидев, каков Лэндон в гневе и как глубока его приверженность таинственному знанию древних некромантов, я обнаружил, что могу запросто представить его в роли убийцы Харкера. Или даже своего собственного…

Вдруг раздался хруст, который бывает, когда падает под топором могучее дерево. Я услышал отчаянный возглас Ланхерна: «Бизань дала трещину!», обернулся и увидел широкую трещину у основания мачты.

Это движение спасло меня. Краем глаза я заметил блок, почувствовал, как он коснулся волос на моём виске, пролетая мимо с сокрушительной скоростью. Подняв голову, я увидел, как натягиваются и рвутся снасти у трепещущей под натиском шторма бизани. Другие блоки бешено проносились в воздухе. Ланхерн выкрикивал приказы Трениннику и его товарищам на грота–рее, а матросы на палубе старались закрепить толстый канат под названием бизань–штаг. Окинув взглядом шканцы, я остановился на лице Малахии Лэндона — его исказило некое подобие улыбки.

Пока я стоял, парализованный ужасом, один из помощников штурмана рванулся вперёд через всю палубу, взбежал на бак и начал бить в судовой колокол с такой силой, что мог бы созвать и мёртвых в судный день. В считанные мгновенья Кит Фаррел и Маск оказались на шканцах, но лейтенант так и не появился: похоже, выпитое вино повергло его в забытье наряду с капелланом. Каждый, кто возникал из недр корабля по зову колокола и в ответ на отчаянные крики старшины–рулевого «все наверх!», бежал к вантам или к своему посту по расписанию. Даже сухопутному капитану было ясно, что теперь всё зависит от того, удастся ли сохранить грот–мачту, ведь если и она расколется, согнувшись под действием каната — вернее штага, что связывал её с бизанью, ветер загонит нас в Бристольский залив и выбросит на подветренный берег. Я не желал снова пережить крушение «Хэппи ресторейшн» на каком–то утёсе Гауэра или у острова Ланди, потому подгонял их, обращая призывы, которые, мне казалось, мог бы использовать и мой дед: «Бог в помощь, мои храбрые парни! Карабкайтесь, будто сам дьявол висит у вас на хвосте!» Маск одарил меня взглядом, обычно приберегаемым для помешанных, нищих и членов парламента. Однако мои старания были излишни — все до единого взмывали вверх быстрее белки, удирающей от лисы. Они отлично знали свою работу и брались за дело, не нуждаясь в понукании.