Дж.Д Дэвис - Джентльмен-капитан

— Боже, храни короля! — пели они. — Да здравствует король! Пусть живёт король вечно! — Когда они достигли финального крещендо, Финеас Маск указал мне на «Ройал мартир». Многие из его команды выстроились вдоль поручней правого борта, чтобы посмотреть и послушать. Я увидел Годсгифта Джаджа на шканцах — заметив меня, он улыбнулся и приподнял тюрбан в знак почтения. Затем «Ройал мартир» увалился под ветер, добавил парусов и снова занял позицию далеко впереди нас.

Вечером я угощал обедом всех офицеров, решив возместить свою невнимательность к ним с самого отплытия из Спитхеда. Более того, все они были отлично осведомлены о стычке из–за юнги Андреварты, потому как большинство, несомненно, жадно подслушивало из своих кают на протяжении всего события. Мне хотелось укрепить хрупкое чувство единства и солидарности между нами прежде, чем мы войдём в воды, которые запросто могут оказаться враждебными. По моему приказу Дженкс подал на суд профанов — офицеров «Юпитера» — угощение, достойное королей: варёную свинину, отличный бараний окорок с репой, славно приправленную и прожаренную говядину, гусёнка и — коронное блюдо — восхитительный свежий чеширский сыр. Я потребовал предельного разнообразия напитков, и доски палубы стонали под готовыми для тостов бутылками канарского и рейнского, хереса, кларета и белого вина, сидра, эля и пива, а пунша хватило бы, чтобы омыть всю компанию.

Когда мы собрались к обеду, наступил почти полный штиль. Мы едва ползли где–то посреди Ирландского моря, не опасаясь, что апрельский шторм смахнёт роскошный пир со стола — каковой была судьба многих застолий на море — не опасаясь также и того, что кислое настроение Малахии Лэндона испортит нам аппетит, поскольку он нёс вахту на палубе, несомненно, поглощённый мрачными мыслями о своих предзнаменованиях. Даже Стаффорд Певерелл, похоже, унял на время свою злобу. Он явно ещё не пришёл в себя после событий минувшего дня, в результате чего его общество было почти сносным — казначей не вымолвил и слова. Те же события, видимо, послужили катарсисом для Джеймса Вивиана. Я с облегчением заметил, что он оставил идеи об убийстве дяди при себе и блестяще играл роль лейтенанта, распоряжаясь дальним концом стола. Остальные офицеры были настроены осторожно: даже в лучшие времена они не могли похвастать придворным остроумием, в нынешних же обстоятельствах никто (включая капитана), похоже, не знал, какие темы безопасны, а какие неизбежно приведут к неловкой ситуации.

Мы расселись по местам, и Маск мрачно расположился позади моего стула, готовый прислуживать. Тут дверь отворилась, чтобы впустить преподобного Фрэнсиса Гейла. Я был рад тому, что его наряд оказался полнее, чем при нашей последней встрече.

— Я слышал, на этом корабле подан, наконец, обед, заслуживающий быть съеденным, — сообщил он без всяких церемоний.

Подавив улыбку, я велел освободить для него место рядом с собой, подвинув прочих офицеров, что вызвало минутное смятение в тесной каюте. Певерелл, побледнев и отвернувшись, стиснул над скатертью кулак и воскликнул внезапно, что ему совсем нехорошо, и, с позволения капитана, он предпочел бы удалиться в свою каюту. Позволение было дано немедленно и безоговорочно, и, когда дверь закрылась за спиной ушедшего, капеллан устроился возле меня.

Гейл снова отсутствовал при дневной молитве, проводимой капитаном с привычным недостатком энтузиазма, но теперь он казался достаточно трезвым. Состояние это не будет долгим, отметил я кисло, когда Маск по нетерпеливому сигналу Гейла налил тому канарского и затем бокал кларета, опустевший в два глотка. Мой шанс поближе познакомиться с капелланом, очевидно, был недолог.

На другом конце стола Пенбэрон опрокинул графин с вином. В последовавших смехе и хаосе я тихо обратился к Гейлу:

— Должен поблагодарить вас за своевременное вмешательство прошлой ночью, преподобный.

Гейл буркнул в знак того, что для него это дело закрыто. Я попробовал другой подход.

— Однако мы не видели вас на ежедневной молитве с воскресенья.

Он прожевал кусок барашка и запил его вином.

— Я одолжу вам молитвенник Билли Сэнкрофта, капитан, — ответил он наконец. — Он сделает ваш труд правомерным — по крайней мере, в ведении религиозных обрядов. А барашек хорош.

Я знал от Дженкса, что Гейл жил на одних галетах, эле и портвейне всё плавание, и был поражён его явной решимостью отыграться за все пропущенные ранее застолья. Он ел с тихой целеустремлённостью, часто подзывая Маска наполнить опустевший бокал, пока остальные пытались вести вежливую беседу на будничные темы. Я обнаружил, что хочу узнать этого человека получше, но не могу придумать, как бы завязать с ним разговор. Корнелия нашла бы подходящие слова, не задумываясь: за краткий срок её пребывания в Англии я наблюдал, как она одинаково легко справляется с епископами, пьяными до одури мальчишками и королевскими любовницами. Сам же я не обладал даром красноречия и мог прибегнуть лишь к власти, данной мне положением. После особенно энергичной дискуссии о театральных труппах, встреченных Вивианом в Пензансе, я улучил возможность опять заговорить с пастором.

— Со всем уважением к вашему духовному сану, преподобный Гейл, — негромко произнёс я, — нам обоим по чести и по долгу службы положено играть свои роли на этом корабле. Вы и я — церковь и государство — такие же неразлучные на море, как и на суше. Король и архиепископ Джаксон платят вам за помощь душам моих людей, а король платит мне за сохранность их тел и корабля у нас под ногами.

— Действительно, капитан, — сказал он, пригубив канарского. — В точности, как на «Хэппи ресторейшн».

Какое–то время я молчал, обратив всё своё внимание на тарелку. Я с облегчением заметил, что разговор моих сотрапезников стал громче. Вивиан, боцман Ап и главный канонир Стэнтон, вопреки всем правилам поведения за столом, увлеклись спором о гитовых, чем бы те ни были. Хирург Скин, хоть и глухой как пень, кивал в такт общей беседе, сосредоточенно наморщив лоб. Никто не слышал. Но я не мог допустить столь невыносимой дерзости. Возраст и призвание Гейла не имели значения, как и моя молодость. Не важно, что собеседник был мне интересен, а насмешка — вполне заслуженна. Я повернулся к нему, огромным усилием смирив стыд и гнев, вызванные его словами.

— Сэр, я капитан этого корабля. А капитан обладает властью Бога и короля вместе взятых. — Я глубоко вдохнул и усилием воли придал спокойное выражение лицу и голосу. — Я не потерплю оскорблений от вас и не потерплю, чтобы вы унижали честь корабля пьянством, невзирая на благородную роль, сыгранную вами в деле юнги Андреварты. Вы можете быть человеком Бога, сэр, но это не помешает мне вызвать вас на поединок или велеть боцману выпороть вас на решетке.