Селим Ялкут - Скверное дело

— Позвольте, Семен Иосифович. А Плахов?

— Слабый человек. Увлекающийся женским полом, даже скорее, увлекаемый. Если бы он в этих отношениях торжествовал, а так — мямля и подкаблучник. Я, знаете ли, особенно в эти дела не вникал, на Павла Николаевича полагался. Но спрашивал, не пора ли заменить? Хотел самого Павла Николаевича наверх передвинуть. Но он предпочитал в тени держаться. Я вам скажу, Сергей Сидорович, что вы и без меня знаете. Не опирайтесь на слабых людей. Либо предадут, либо сломаются, что для нас одно и тоже. Я тоже люблю в книжках почитать, когда есть свободное время. Повздыхать о чуткости, о тонкостях души. А выходит все это боком. То, что мы с вами и наблюдали. И совесть здесь не помощник. Нам ведь не Кульбитин был нужен, а документы. Иди, знай, где они. Портфельчик пустой оказался. Сами видели.

— Как же вы тогда Плахова выпустили?

— Как это выпустили? Он в таком розыске, и тогда просветили до нитки, можете не сомневаться. Чуть бы сунулся… а Интерпол на что? Он бы себя за убийство сам и подставил. И теперь никуда не денется. Как ему, неумелому. И что делать с этими бумагами он не знает, даже если допустить теоретически, что сохранил. Нет, он будет тихо отсиживаться.

А если тихо, может, и повезет. Дело, ведь, скверное, до конца не раскрыто. Главный подозреваемый в розыске. А дальше… будет от него зависеть. Мы — люди не злые. Но уверен, он эти документы уничтожил. И очень правильно поступил… Ну, ладно, пора свет включать, а то тоскливо на душе становится.

Семен Иосифович связался с бесплотной Люсей. И свет вспыхнул. Собеседники некоторое время молча таращились друг на друга, как бы знакомились заново. Семен Иосифович расчувствовался после долгой речи и вздыхал, тер голову. Балабуев выглядел бодрее.

— Спасибо, за прояснение.

— Вот-вот. — Подтвердил Закс. — Вы, наверно, и сами догадывались. Но я из уважения не мог не внести ясность. Между прочим, если такая зажигалка красивая, могли и об оригинале подумать. В криминологии такие случаи описаны с подменой. Не в упрек вам, конечно. Я ведь тоже, как видите, упустил. А тут еще такой жук, как ваш Иван Михайлович.

— Он не мой.

— Ваш, ваш. — Добродушно подтвердил Закс. И останется за вами. Вот увидите. Деваться ему теперь некуда. Пожизненно. С вами вместе и проследим.

Валабуев не стал спорить. Нужно было ему что-то сказать, но слова не находились. Заканчивалось все как-то невыразительно, хоть и в генеральском кабинете.

— И насчет этого, как его, Шварца, побеспокойтесь. У нас с вашим генералом был такой же дружок. Вместе служили. Получил пулю, отлежался, уже на ноги встал. А потом скоротечная чахотка… Сейчас время другое, но все равно, равнодушия нельзя допустить. Станет из госпиталя выписываться, дадим путевку на выбор, за счет вашего музея.

— Музея? — Поразился Валабуев.

— Ну, а как же. Ведь он для музея старался. Так или нет?

— Так. Но один он не поедет.

— Значит, две дадим. С сотрудницей, как я понимаю. Вторую частично придется оплатить. Нельзя порядок нарушать. Ничего, ему большая премия положена. С этим нетрудно. А как вы, товарищ майор? Не жаль с таким культурным учреждением расставаться?

— Я на службе.

— Вот и я говорю. Именно, на службе. Сергей Сидорович, знаете, как в американских фильмах. Сделаю вам предложение, от которого нельзя отказаться. Музей Византии. Привыкли вы к нему. Я за вами, извините, наблюдал, не совсем из любопытства. Вот и займитесь. Как вам должность директора?

— Мне-е?

— Именно вам. Вы в музейные тайны проникли. А если не совсем, дополните со временем, дело поправимое. Главное, человек вы здравый, до многого своим умом дошли. Умеете уроки извлекать, а это очень полезно. Перспективы огромные. По части науки — любые возможности. Некоторые мероприятия придется с нами согласовывать, так вам же и лучше. И тоже не в ущерб науке и практике. Вместе сможем немало полезных дел совершить. Еще щит прибьете к воротам Царьграда. Я вряд ли увижу (Семен Иосифович печально вздохнул), а вы прибьете.

— Я юрист. — Балабуев приходил в себя.

— А я на плотника не рассчитываю. Хоть тоже был выдающийся прецедент. Именно поэтому — юрист. Профессия самая подходящая, а то, что раньше не понимали, большой нам всем минус. Человек вы честный, проблем с совестью нет.

— Крестили когда-то. — Балабуев сказал, и сам удивился.

— Многих крестили… А почему, извините, вспомнили?

— По работе один подходил. Интересовался. Просил крестным отцом быть.

— Не Картошкин, случайно? — Энергия Семена Иосифовича не иссякала. — Он? Вот вам знак свыше. — Закс всплеснул руками. — Я ведь собираюсь его заместителем вашим предложить. А он сам… — Закс глядел с восторгом, не скрывая. — Приятно знать, что совпадает… — И показал пальцем в потолок. — Значит, крестным отцом? Вот сюрприз.

— Я бы Шварца предпочел.

— Понятно. Но ведь он сам, видите как. Поверьте мне, старику, Картошкин вам нужен. Этот так обтешется, индюком будет вышагивать, через год не узнаете. Ученый. А сверху мы с вами проследим, не дадим с пути свернуть. Видите, как с Павлом Николаевичем нехорошо получилось. Соблазнился недозволенным, себя подвел и нам загадку задал. — Закс тяжело вздохнул.

— Погодите. — Даже для поворотливого и быстрого Балабуева было слишком. — Я должен подумать.

— Не просто подумать, а принять решение. — Торжествовал Закс. — Картошкин. Доказал вам личную преданность. Был у нас повод с ним пообщаться, хотя сам он в подробностях не запомнил.

Ругал вас в беспамятстве, Сергей Сидорович, на чем свет стоит. Хорошо, что вы не слышали. Но пакостей не говорил. Вам же и доложил, как я понимаю. Не пожалеете.

— Я подумаю.

— Подумайте, товарищ майор. Месяц срока у нас есть. Я пока позабочусь, чтобы Плахов не всплыл, по крайней мере, в живом виде. И табличку приготовлю. Музей истории Византии. Директор. Валабуев Сергей Сидорович.

Времени прошло немного, и дополнить рассказ почти нечем. Музей Византии работает, и новый директор осваивается в своей должности. Кто сразу оказался на своем месте — Картошкин. Впрочем, это и так было ясно. Дистанция между ним и Сергеем Сидоровичем полностью сохраняется. Валабуев не забыл снисходительные взгляды, которыми одаривал его Федор во время тягот следствия, и старается ничего подобного впредь не допускать. К тому же Валабуев Картошкина крестил, то есть, стал ему крестным отцом. А крестной матерью оказалась Света и, похоже, не только матерью. Но это дело сугубо личное. Исчезновение Плахова прошло как-то незаметно, по крайней мере, о нем не вспоминают (или стараются не вспоминать), будто и не было такого Алексея Григорьевича. Сейчас музей собирает большую конференцию с участием зарубежных гостей, а посколько такие конференции предполагается сделать регулярными, то информация (в том числе, эта книга) может оказаться полезной для тех, кому есть что сказать об истории Византии. Кстати, Картошкин провел исследование, в котором утверждается, что отечественная традиция выражать свои эмоции на заборах пошла именно с осады Константинополя дружиной князя Олега. Взять город тогда не удалось, но дружинники не только щит прибили на ворота (это само собой), но исписали снаружи стены обращениями к прекрасным византийкам и их мужьям. Тем, в частности, предлагалось выйти и поговорить именно по мужски, а там, чья возьмет, но мужья не вышли, а, наоборот, крепче зарылись под юбки и сарафаны своих подруг (брюки прекраснве дамы тогда еще не носили). Выводы делайте сами. По этой теме готовится защита диссертации, подробное сообщение о времени и месте защиты будет опубликовано в Вестнике Академии Наук. Такие теперь правила, чтобы отделить подлинные научные достижения от псевдонаучных, так что за работу Картошкина можно не волноваться.