Генрих Аванесов - Земля Бранникова

К сожалению, рассчитывать на достижение серьезного эффекта в дезинформации только за счет некомпетентности информаторов и путем выискивания курьезов не приходилось. Нужно было придумать и разыграть гораздо более тонкие и сложные комбинации. И они были придуманы, а некоторые из них и мастерски разыграны.

Задумав обширный план действий, Барклай-де-Толли относительно легко решил вопросы формирования «Особенной канцелярии». Сделал он это в 1810 году собственным приказом. Императорский же указ о ней вышел только в 1812 году. Набрал он в нее людей многоопытных и в ратных делах, и в политике. Немного совсем, человек шесть, но люди эти были ему хорошо известны, да и государь о них был наслышан. А вот набрать новых людей, чтобы отправить их в российские посольства в Европе, оказалось трудновато. Нужны были образованные, светские, знающие языки молодые люди. Знатность происхождения здесь тоже играла свою роль. Чтобы быть вхожим, скажем, в парижские гостиные, нужно было иметь такой же базовый капитал, как и в Петербурге.

Образованная, знатного происхождения молодежь в то время была только в армии, и Барклай-де-Толли лично занялся поиском подходящих молодых офицеров. Первым ему тогда подвернулся граф Чернышев. В нем воплощалась буквально вся совокупность требований к кандидату в разведчики: образован, обаятелен, артистичен, приобрел, а точнее сказать, нагулял достаточный опыт светской жизни, к тому же смел, да и склонности к авантюрам очевидны.

Чернышева Барклай-де-Толли посоветовал Александру I отправить в Париж, к Наполеону, как своего личного представителя, а заодно и курьера. Теперь надо было найти напарника Чернышеву, человека, способного подстраховать при необходимости или толково выполнить любое его поручение.

Поиски напарника Чернышеву затянулись, и лишь вчера, подписывая документ о производстве Андрея Славского в корнеты его величества лейб-гвардии гусарского полка, Барклай-де-Толли вспомнил его отца Ивана Николаевича, с которым был знаком. С ним в равных чинах он был в битве под Аустерлицем. А уж потом их пути разошлись. На то воля Божья. Ясно, что отец постарался дать единственному сыну хорошее образование. И со знатностью здесь все в порядке, семейство княжеского рода. Сам Барклай-де-Толли не мог похвастаться высоким происхождением, но относился к этому спокойно, ущербности собственной от этого не ощущал. Впрочем, если бы что-либо подобное он испытывал, то не стал бы никогда военным министром.

Утром следующего дня Барклай-де-Толли отправился наносить визит своему старому боевому товарищу, отставному полковнику Славскому. По петербургским понятиям время для визитов начиналось после полудня и заканчивалось около полуночи. Приехать в гости утром, значило нарушить этикет, что допускалось только при острой необходимости.

Около десяти часов утра пароконный экипаж министра въехал во двор усадьбы полковника Славского и остановился перед высоким мраморным крыльцом. Казак спрыгнул с запяток кареты и постучал в дверь. Лакей, изумленно посмотрев на экипаж и выслушав казака, пошел докладывать барину.

Ждать, однако, пришлось недолго. Давно уже не выезжая в свет, Иван Николаевич вставал рано и, хотя гостей не ожидал, одевался дома прилично. Так что уже через минуту гость и хозяин сидели за столом в полумраке гостиной.

— Что-нибудь с сыном? — сразу, у самого входа встревожено спросил Иван Николаевич. Узнав же, что с сыном все в порядке, он успокоился, стал приветлив, любезен и гостеприимен. Вскоре в гостиную внесли множество напитков и закусок, которых хватило бы десятка на два голодных ртов. Но, ни гость, ни хозяин к ним даже не притронулись. Они громко и азартно говорили о Наполеоне, предстоящей войне и военной хитрости.

Через час гость покинул гостеприимный дом в добром расположении духа, а хозяин, проведя не один час за письменным столом, стал собираться в дорогу. Одно из писем было вручено Федьке с наказом с рассветом верхом выехать в Павловское. Письмо вручить командиру эскадрона, где служил сын. Потом отыскать отрока, и на словах сказать ему, что на следующий день, утром тот должен прибыть в дом своего командира для беседы с отцом.

Следующим утром Иван Николаевич, неспешно позавтракав, оделся в полковничий мундир и, с трудом спустившись с высокого крыльца своего дома, с помощью Степки взобрался в карету. Просторная, запряженная тройкой, карета сначала подкатила к боковому крыльцу Зимнего дворца, где располагалась приемная военного министра. Спустившийся с крыльца адъютант принял из рук Ивана Николаевича некий рапорт, в котором он просил Государя императора предоставить сыну двухлетний отпуск из армии для продолжения образования в одном из самых известных в Европе университетов, в Сорбонне.

Далее, карета покатилась в Павловское, где был расквартирован гусарский полк, в котором служил новоиспеченный корнет Андрей Славский. С трудом пристроив на подушках больную ногу, память об Аустерлице, Иван Николаевич приготовился к долгому пути. Чтобы скоротать время, он снова, уже в который раз, перебирал события далекого прошлого. Битва под Аустерлицем осталась в его памяти не только в связи с ногой. Будучи военным и сыном военного, он хорошо понимал, что рано или поздно будет убит или тяжело ранен. Кому-то из наполеоновских генералов приписывают слова, что если гусар в тридцать лет еще живой, это плохой гусар. В 1805 году Ивану Николаевичу было уже сильно за тридцать, но считать себя плохим гусаром он не мог. Начав службу, как и его отец, в пятнадцать лет, он за два с лишним десятилетия прошел нелегкий путь от рядового гусара до полковника. Принял участие почти во всех войнах, что вела Россия в этот период. Четыре раза был ранен, но каждый раз возвращался в строй.

Пятое ранение поставило точку в его военной карьере. Но Аустерлиц запомнился ему не только личной трагедией. Что-то было в той кампании изначально неверное, что должно было привести сильный российский экспедиционный корпус к поражению. Нерешительность командования, предательство союзников по антинаполеоновской коалиции. Впрочем, не стоит преувеличивать значение этой неудачи. Великая страна потерпела поражение в одном отдельно взятом сражении. Ну, и что? Судьба страны в этом сражении не решалась. Погибло несколько тысяч человек, еще столько же искалечено. Жаль ребят, но что поделаешь, это издержки их профессии!

Теперь на носу новая война. Враг тот же. Почти все бывшие союзники теперь в лагере Наполеона. Сила на Россию навалится огромная. Бороться с ней придется одним. А если мы ее победим, то у нас снова появятся союзники, причем те же, что были с нами и раньше, во время Аустерлица, скажем. Других в Европе просто нет. И поведут они себя в будущем так же, как и раньше. Будут вступать в союзы. То с Россией против кого-нибудь, то между собой против нее.