Александр Арсаньев - Похищение

Этого генерала, теперь уже в отставке, знавала некогда еще моя матушка, поскольку человек он был в возрасте, сейчас ему, по моим подсчетам, было около пятидесяти лет. Родился Валерий Никифорович здесь, в Саратове, а, как только вошел в сознательный возраст, лет десять ему тогда, наверное, исполнилось, все семейство переехало в столицу. Папенька господина Селезнева был военным и дослужился до полковника, да и сын пошел по его стопам. В первую же Турецкую компанию пошел на фронт, отличился, а затем и стал продвигаться по службе. За последнюю компанию, что была в пятьдесят третьем – пятьдесят шестом годах, получил орден Св. Анны 2-й степени, Императорскою Короною украшенного, с мечами над орденом, как и полагается. Затем медали: за обе Турецкие войны, взятие приступом Варшавы, Польский знак 4-й степени за военное достоинство и знак отличия беспорочной службы за ХХ лет. После этого Валерий Никифорович благополучно вышел в отставку.

Произошло сие знаменательное событие в прошлом году, наш предводитель дворянского собрания даже ездил погостить к своему кузену в те дни. Познакомился с его семьей и, думается, пригласил его в Саратов с ответным визитом.

Кстати, о семье немолодого генерала следует сказать отдельно. Он, судя по салонным разговорам, мужчина еще очень крепкий, женился поздно, девять лет назад, т. е. в возрасте сорока лет. Супругу взял моложе себя на двадцать один год, девушка из хорошей семьи, как говорили, молода, красива, с ангельским характером. Елизавета Михайловна родила Селезневу дочь, а три года назад подарила и сына. В целом о них говорили, что люди они приятные, воспитанные и гостеприимные. Честно говоря, мне хотелось с ними познакомиться.

Я позвала Алену и приказала приготовить мне платье. За время болезни я изрядно похудела и побледнела, а потому решила, что лучше всего надеть что-нибудь светлое, иначе моя нездоровая бледность будет слишком явно свидетельствовать о недавней болезни. А это, само собой, повлечет различные пересуды, от которых мне, честно признаться, хотелось бы уклониться. И так не обойдется без вопросов о моем здоровье. Словом, остановилась на бледно-розовом платье с только что вошедшим в моду кринолином, расшитым миленькими алыми розочками и с не слишком глубоким декольте, дабы не смущать мужчин чересчур выпирающими ключицами и, снова повторюсь – не вызывать пересудов у дам.

К пяти часам платье было готово, прическа уже уложена и, одевшись, я села в сани. Дворянское собрание, в котором и проводился нынешний бал, располагалось недалеко – в центральной части Саратова, на улице Московской, – и, когда Степан остановил сани у подъезда, я поняла, что прибыла далеко не первой. Здесь уже был, судя по стоящим тут же крытым возкам с гербами на дверцах, сам губернатор, Алексей Дмитриевич Игнатьев, а также вице-губернатор Василий Павлович Александровский. Сие означало, что нынешний вечер обещался быть очень насыщенным, поскольку любое появление наших губернских начальников сопровождалось ажиацией, такие уж они были люди…

Я вздохнула, вышла из саней и направилась к особняку. В просторной прихожей меня встретили два новых лакея в расшитых золотом зеленых ливреях. Я оставила им свою песцовую ротонду и, осмотрев свое отражение в настенном зеркале в резной раме, поправила локоны и проследовала по направлению к бальной зале.

Бальная зала была украшена весьма мило: еловыми лапами и гирляндами, а в центре стояла наряженная высокая ель. Я вошла, обменялась кивками с несколькими знакомыми, отметила, что нынче губернатор выглядит молодцом и о чем-то оживленно беседует со своим помощником, чиновником особых поручений, надворным советником Ананием Дмитриевичем Волоховым и предводителем дворянства – Владимиром Алексеевичем.

Дамы нашего общества, как всегда, блистали, я перемолвилась несколькими словами с некоторыми из них и тут же попала в поле зрения Михаила Дмитриевича Позднякова, занимавшего должность старшего полицмейстера. С ним мы были в теплых, дружеских отношениях, он весьма уважал моего покойного супруга и нередко составлял мне компанию на таких вот вечерах, с тех пор, как я овдовела, поскольку сам танцевал редко и предпочитал посидеть в уголке и побеседовать. Ему нужен был благодарный слушатель, коим я нередко и являлась.

Мы поздоровались и Михаил Дмитриевич, человек редкого такта, даже не спросил ничего о моей болезни, однако заметил, что я хорошо выгляжу, за что получил от меня благосклонную улыбку. Танцевать я не собиралась, поэтому мы прошли с ним к одному из диванов и сели.

– Ну, как у вас дела? – спросила я Позднякова. – Что нового произошло в городе за время моего вынужденного «заточения»?

– Ох, Екатерина Алексеевна, – театрально вздохнул Михаил Дмитриевич, – да разве ж у нас может произойти что-то, что было бы достойно вашего интереса? Никак нет-с… Все по-прежнему. Начальство, – тут он понизил голос почти до шепота, – гуляет, берет взятки, делает нагоняй подчиненным и неугодным, по театрам ходят… А так, – он пожал плечами и стал говорить в своей обычной манере, – боле ничего. Pardon, и по своей части хвастать ничем не могу, – Михаил Дмитриевич сделал печальные глаза. – Поверите ли, Екатерина Алексеевна, никакой занятной истории в запасе не имею…

– Не может быть! – вскинула я брови в притворном изумлении. – Как это, подполковник, вы – и вдруг не имеете, что рассказать?!

Дело в том, что Михаил Дмитриевич слыл изрядным рассказчиком, у него была преотличнейшая память, и он мог развлекать историями из собственной практики не один час. Правда, справедливости ради, следует заметить, что далеко не все из этих историй были приличными и не многие из наших дам выражали желание их послушать, но я, да и моя подруга Шурочка, слушали Михаила Дмитриевича с интересом.

– Eh, bien, – вздохнул он. – Хорошо, дорогая моя Екатерина Алексеевна, только из уважения к вам, – он лукаво стрельнул глазами. – Только прошу, ente nous, обещаете?

– Конечно, – ответила я, – это останется между нами…

– Итак… – начал было он, я приготовилась слушать, но увы…

Здесь в дверях залы появился, надо полагать, сам генерал Селезнев с супругою, поэтому мое внимание незамедлительно переключилось на эту блистательную, не побоюсь этого слова, пару.

Валерий Никифорович и вправду оказался мужчиной представительным и, по всей видимости, действительно довольно крепким, как и говорила молва. Об этом, по крайне мере, весьма красноречиво свидетельствовала его высокая, крупная фигура с военной выправкой и гордо посаженная голова. Черты лица его были приятными, хотя несколько резковатыми – большой прямой нос, круглые светло-ореховые глаза, яркие губы под шикарными усами с редкой проседью, с подусниками и густыми бакенбардами. Чем-то он походил на императора, и из этого я сделала вывод, что генерал по своим убеждениям не иначе, как поклонник императора. Он был в расшитом золотом мундире и при всех своих регалиях. Держался бодро и производил впечатление внушительное.