Александр Арсаньев - Похищение

Я добежала, запыхавшись до конца узкого переулка, и оказалась на Зеленой улице, где жили, в основном люди мастеровые. Увы, повторюсь еще раз, здесь я даже не нашла следов моего всадника, а точнее было бы сказать – всадницы. Дома на этой улице были сплошь деревянные и одноэтажные, заборы высокие, а таких хитрых переулков, из которого я только что вынырнула, здесь было предостаточно. Пройдя немного по улице, а затем вернувшись, я решила, что лучше вернуться к саням и поехать обратно… Так я и сделала.

Ничего не скажешь, оставалось признать, что со своей ролью курьера я справилась ничем не лучше любой служанки, какой-нибудь Феклы или Матрены. Увы, еще раз! Что же делать, пыталась сообразить я. Как теперь смотреть в глаза Валерию Никифоровичу. А Ника?..

Вернувшись к саням, я понадеялась на то, что хотя бы обнаружу там ребенка. И вновь меня ждало поражение. Жесткое разочарование постигло меня и на сей раз. У саней толпились давешние мужики и дворник и даже та самая рослая баба с мешком. Они, по всей видимости, недоумевали, куда я подевалась.

– Мальчик здесь? – первым делом спросила я, приблизившись к этой пестрой компании.

В ответ мне последовало твердое: «Нет!»

Боже, подумала я, что теперь будет?..

Домой я вернулась, как вы сами понимаете, совершенно расстроенной. Я даже не стала встречаться с Поздняковым, перепоручив рассказ о происшествии его агентам. Впрочем, кое-что у меня, конечно, имелось, а именно – тот кусок материи, который я видела. Из этого можно было сделать вывод несколько парадоксальный, но, на мой взгляд, все-таки имеющий право на существование. Тем более что ничего другого мне просто не оставалось, а потому я рада была и такой соломинке.

Таким образом, я рассудила, что к похищению маленького Ники Селезнева причастна женщина. Причем, женщина из высшего общества. Женщина, которая носит синее муслиновое платье. Это было уже кое-что. Часы в моей гостиной показывали половину третьего пополудни. Я немного подумала о том, как же мне поступать дальше и пришла к единственно, на мой взгляд, верному выводу – отправиться на открытие лопатинского банка.

Туда я решила отправиться вовсе не потому, что обещалась Сержу, а потому, что, прекрасно зная наше общество, всю нашу знать, я уже могла бы сделать выводы более конкретные, посмотрев на присутствующих дам. К тому же, я надеялась, что, возможно, кое-кого из них на приеме не окажется, хотя бы их и приглашали, а значит, у меня вновь появится в подозреваемых конкретный человек, а не фантом.

Но, прежде чем отправиться на прием, я решила написать записку генералу Селезневу. Сев за письменный стол, я испытала острое чувство вины, но, поборов себя, приступила к записке. Его превосходительство решил остаться дома, под предлогом того, что супруга все еще была больна и лежала в нервной лихорадке и это, признаюсь, было мне на руку. Чувствовала я себя прескверно, а потому и смалодушничала, решив оттянуть момент объяснения. Признаюсь в этом и сейчас, спустя десятилетия, со стыдом, но, увы, говорю правду.

Итак, написав его превосходительству, что нынче же все разрешиться, и просив подождать моего появления. Возможно, делая такое заявление, я и блефовала, как говорят некоторые игроки, однако у меня уже бродили в голове некие смутные образы, которые, я знала, в ближайшем будущем, приобретут четкие контуры. Это я знала по собственному опыту, и так со мной бывало всегда. Я уже вполне научилась доверять своим внутренним ощущениям, которые теперь зовут интуицией, и она еще ни разу меня не подводила. Я уже знала наперед, что это нервное беспокойство, ощущение, что ты бродишь в тумане, легкая дрожь внутри – все это только лишь симптомы, которые предшествуют озарению. Так, пелена с глаз спадет и я, наконец, увижу картинку полностью, а не только лишь ее разрозненные частицы!

Словом, я отослала записку генералу Селезневу, а сама собралась и поехала на прием, который должен был закончиться благотворительным балом.

Поскольку сама церемония закладки здания была уже окончена, я не поехала на Московскую площадь, а велела Степану везти меня прямо к зданию Дворянского собрания, где и готовился бал. Гости были уже в сборе. «Тем лучше!» – думала я, зайдя в бальную залу и окинув взглядом присутствующих. Нет, я не искала среди них женщины в синем муслиновом платье, не настолько, казалось мне, глупа она, чтобы появиться здесь в том же наряде. Наоборот, я хотела узнать, кого из дам, к тому же, прекрасных наездниц (а таковых среди наших madames совсем немного) нет на балу, ведь я доподлинно знала, что приглашены были все.

Среди отсутствующих оказалось всего несколько человек, что само по себе вполне объяснимо, поскольку нынешний бал последний из городских увеселений накануне Великого поста и мало кто способен пропустить его по собственному желанию. На это я, впрочем, и рассчитывала. Итак, в зале не было только четверых дам, которые могли бы с легкостью проделать кундштюк на лошади, сидя в седле по-мужски, это, согласитесь, требует некоторого навыка.

Во-первых, Елизавета Михайловна Селезнева. Насколько я знала от нее же самой, она страстная наездница, по крайней мере, таковой была прежде и по собственному ее же признанию, проводя лето в своем имении, не раз забавлялась в тайне ото всех, разумеется, ездой в мужском седле. Но я, конечно же, сразу же отвергла ее как возможную подозреваемую. No commets, как говорят англичане.

Второй персоной была дочь нашего губернатора, моя полная тезка, Екатерина Алексеевна. Ее, я знала точно, приглашали, однако же, в зале был только ее муж, князь Мещерский.

Я это отметила про себя, решив, что непременно поинтересуюсь, отчего отсутствует супруга. Насколько я знала, Екатерина Алексеевна тоже не прочь была прокатиться на лошадях.

Третьей, отсутствующей дамой была племянница господина Смирнова, купца первой гильдии и человека, пользующегося в городе практически непререкаемым авторитетом, а потому и принятым в обществе. Племянница, двадцатилетняя Машенька, приехала из столицы пару недель назад. Поговаривали, будто она из тех самых молодых и сочувствующих, придерживающихся самых передовых взглядов, потому ее родители и сослали в Саратов к дядьке, от греха подальше. Я, конечно, и сама не была ханжой, но, по-моему, поступили Машенькины родители верно, с их точки зрения, разумеется. В нашем городе не больно-то с кем о свободолюбивых идеях потолкуешь. Девочке замуж уже пора, а она какими-то мужскими делами головку хорошенькую забивает.

И, наконец, четвертой, отсутствующей молодой особой была Натали Лопатина. Я не была уверена, что она интересуется лошадьми, да и при ее-то болезненных нервах вряд ли такое можно даже предположить, но факт есть факт, ее среди присутствующих не было. Да и то верно, она, бедняжка, должно быть, еще в деревне. В остальном же, либо отсутствовали немолодые дамы, либо – тоже немолодые мужчины.