Игорь Шприц - Двойной Нельсон

Азефа как руководителя Батюшка принял сразу и безоговорочно — то был иудей. А ведь сказано в писании: «избранный народ, соль земли». Значит, так тому и быть. И Богородица иудейка, и ученики Господа тоже иудеи. Насчет Иуды сомнений не было: не захотел Всемогущий избрать другого предателя. Значит, и Иуда тоже был богоизбранным.

Помолившись до душевного пота и очистив себя от мелких дневных грехов, Батюшка перешел к главному — к орудию Божьему. Он расстелил на столике под иконою чистую белую тряпицу, достал из ящика стола бутылочку с оружейным маслом и принялся разбирать и смазывать револьвер. Вороненые черные детали оружия на белоснежном поле очень хорошо гармонировали с мировоззрением самого Батюшки — черным и белым. Иного не дано. Всякие краски и полутона есть смертный грех. Или ты с Богом, или с дьяволом. Дьявол прячется в мелочах и в полутонах, в мелких уступках самому себе и другим грешным людям, имя которым — легион.

Собрав револьвер, Батюшка убрал масло и откупорил пузырек со святой водой, только что привезенной им из богомолья в Коневецкий монастырь. Единственными местами, свободными от греха, остались мужские монастыри, да и то далеко не все. Он прочел молитву и маленькой кисточкой окропил револьвер и желтые цилиндрики патронов. Теперь оружие было освящено. Конечно, лучше бы это сделать в храме, но не поймут. Могут донести, и тогда святое дело православной революции погибнет на корню.

Потом Батюшка расстелил узкую железную кровать, лег на доски, укрытые лишь одной простыней, закутался в тонкое одеяло, перекрестился, зевнул и мгновенно заснул. Сны ему не снились никакие. Скорее вся его дневная жизнь походила на сны.

Дверь Путиловский открывал предельно осторожно, чтобы не разбудить Лейду Карловну и Нину. И, скользнув в прихожую, обрадовался — никого. Спят. Отлично! Сейчас нужно принять на ночь ванну, выпить порошок от головной боли (на всякий случай) и задать храповицкого до самого утра. Утром проснуться, позавтракать и, никуда не торопясь, отправиться на службу. Там надо будет справиться у Миракова о судьбе Франка (Мираков должен доставить тело в семью) — и больше срочных дел не предвидится.

Вода в титане оказалась прохладной, но это было хорошо — весь хмель сняло как рукой, а радость духа осталась. Вытершись жгучим махровым полотенцем, Путиловский облачился в мягкую пижаму, надел сверху халат с кистями и всунул ноги в мягкие козловые домашние туфли. Посмотрелся в зеркало и остался доволен — еще не старый для надворного советника. Если все пойдет хорошо, то можно к концу карьеры стать действительным статским, а это генерал-майор! Отец был бы просто счастлив...

И, пригладив еще мокрые волосы щеткой черного дерева с золотой монограммой (подарок Анны), Путиловский пошел в кабинет — могли звонить, и на такой случай Лейда Карловна составляла подробный список с указанием, кто звонил и по какому делу. Читать и разбирать ее русскую орфографию без смеха было невозможно. Но он привык.

Настольная лампа была предусмотрительно оставлена зажженной, и кабинет был пронизан зеленым светом, словно все погрузилось в прозрачную морскую глубину. И если бы из угла выплыла золотая рыбка, Путиловский ничуть не удивился бы, а стал бы ее ловить — майская ночь чудес, исполняются все желания. Или кликнул бы Макса, тот по рыбкам мастак.

Любимое вольтеровское кресло было развернуто боком, глубокий подголовник загораживал его внутренность. Подойдя к столу и не увидев никакой записки с аккуратнейшим готическим почерком Лейды Карловны, Путиловский замер — боковым зрением он уловил нечто непонятное, находившееся в кресле. Он еще не понял, что там такое, но инфернальный ужас почему-то пополз вверх по спине.

Медленно поворотив голову, он увидел в кресле спящую покойницу Нину Неклюдову. На коленях у Нины безмятежно лежал непокойный Макс.

Мелькнула мысль о безумии, но тут же пропала: голова ясна, окружающий мир воспринимается адекватно. Сновидение? Он не спит. Белая горячка? Хотя выпито было изрядно, гипотеза «белочки» была отброшена как нерабочая. Запоями Путиловский не страдал.

И когда мозг, в бессилии что-либо понять, уже готов был спасительно отключиться, Макс открыл глаза, взглянул на хозяина, беззвучно мяукнул в знак приветствия и переложил хвост в более удобную вторую позицию.

От этого движения открылись и глаза у Нины. Безумие рассеялось — это была Нина Бернацкая, но до того похожая на Неклюдову, что Путиловский не мог двинуться с места. Так вот почему его первым душевным движением было стремление приютить эту девушку... Он выдумал массу причин, по которым это надо было сделать, а главного не заметил или не захотел заметить — ему было невыразимо приятно видеть Нину у себя дома.

— Добрый вечер. — Нина смущенно улыбнулась, движением руки заставила недовольного Макса спрыгнуть с ее колен и встала. — Заснула у вас в кабинете... Извините. Я сейчас приготовлю вам травяной отвар — он должен быть свежим,— и она пошла к двери.

— Не стоит беспокоиться! Я попрошу Лейду Карловну.

— Вы разве не знаете? — Нина удивленно остановилась на пороге. — Я забыла сказать! Лейда Карловна звонила: ее подруга сломала ногу, так что она будет только утром.

Они застыли, глядя друг другу в глаза. По-видимому, одна и та же мысль внезапно посетила их головы. Нина опомнилась первой, покраснела, потупила взор и выскользнула за двери.

Путиловский вспомнил бедолагу Берга и сделал несколько энергичных движений по шведской системе гимнастики. Помогло. И он пошел бродить по квартире, тщательно избегая кухни, куда его влекла неведомая сила.

Нина трясущимися от той же неведомой силы руками заварила отвар, процедила его через ситечко и налила в любимую путиловскую кружку — синюю в мелкий белый горошек. Поставила кружку на чайный поднос и пошла в кабинет. Путиловского там не было. Не было его и в спальне. В гостиной тоже было пусто. Оставались спальня Лейды Карловны и ее собственная. Нина постояла покорно, затем решилась и открыла дверь в свою спальню:

Как ни странно, но Путиловский оказался там.

— Извините, — пролепетал он. — Зашел случайно... Извините, Бога ради!

— Ничего-ничего, — пролепетала и она. — Вы хозяин, вы можете бывать везде. Это же ваш дом.

— Мой, — сознался Путиловский.

— Пейте! Ну пейте же, я вас прошу!

— Я пью.

В доказательство этих слов Путиловский сделал два крупных глотка. Отвар был невероятно горьким, видимо, Нина не пожалела целебных трав. Но из рук Нины Путиловский сейчас готов был выпить и чашу с цикутой.

— Какой вкусный настой!

— Правда? — обрадовалась Нина. — Я старалась!

— Всю жизнь бы пил!