Игорь Шприц - Двойной Нельсон

В начале мая, с приходом белых ночей, в столице в половине восьмого вечера уже довольно светло. Но разноцветные огни в саду «Буфф» были зажжены, озаряя громадный цветник из живых и искусственных цветов, сооруженный при самом входе.

Вершинин прошел через арку с гирляндами, где всегда в это время уже стоял хозяин увеселительного сада Иван Ефремович Тумпаков, как и все бойкие половые — из ярославских. Заметив Вершинина, Тумпаков слегка кивнул головой. Журналист не из «первачей» столичной прессы, но все-таки личность в узком кругу уже довольно известная. Кидаться к нему с поклонами было бы некстати, но и не замечать — себе в убыток: карьеры в столичных газетах иногда делают ошеломительные. От кивка шея не ломится. По сану и почет.

Андрей Вершинин ответил таким же легким поклоном. Погоди, дядя, пройдет немного времени — в пояс будешь кланяться, кидаться навстречу с хором цыган и хрустальной чаркой водки на серебряном подносе! Вершинин себя покажет! Не для того он бросил все в своем родном скучном Таганроге, чтобы прозябать в столице. Уже сейчас он — самое бойкое перо в отделе городских происшествий газеты «Вести», а ведь прошло всего ничего, каких-то полтора годика!

Сегодня давали «Корневильские колокола». Музыканты уже настраивали инструменты, но дирижер чех Шпачек еще не выходил, и сцена была закрыта коммерческим занавесом со всевозможными изображениями корсетов, граммофонов и велосипедов.

Все эти приятные картинки превзошла собой реклама мази для ращения волос: лысый, как коленка, мужчина до употребления средства — и он же, мохнатый как павиан, после первых двух сеансов. Волосатый череп с подписью «Я был лысым!» излучал такое безудержное счастье, что сразу становились понятными все страхи, которые одолевают лысых мужчин.

Вершинин гордо тряхнул головой — его романтическая шевелюра затмевала все возможные шевелюры столицы. Вместе с природной худобой и большими карими глазами она делала журналиста весьма привлекательной фигурой на рынке петербургских женихов. Все портили деньги, вернее, их полное отсутствие. Пора сменить пиджак, ботинки... пора менять все! Как воздух нужна сенсация. Сенсация! Трупы, трупы и еще раз трупы! Море крови и любовь.

Пока же трупов и крови в «Буффе» не наблюдалось, хотя любовь явно присутствовала. Дамы в гигантских шляпах с лениво колыхающимися в такт шагам страусиными перьями; жантильные кавалеры в блестящих цилиндрах с тросточками в руках; офицеры, чуть слышно звенящие золочеными шпорами... Они шли к буфетным стойкам в ресторане, ели, пили, смеялись им одним ведомым шуткам и скользили пустыми взглядами по Вершинину.

Никто не подходил к нему, не угощал сигарой, не хлопал дружески по плечу и не предлагал хлопнуть рюмку-другую водки со льда под остромаринованную миногу с лимоном или под оранжевый пластик архангельской семги совершенно райского посола с мраморными прожилками жира.

Вершинин сглотнул набежавшую слюну и поспешил на воздух, подальше от соблазнов. Пора набирать фамилии, информацию, сплетни, слухи — заметку надо сдать, кровь из носу, сегодня, чтобы утром все прочитали и изумились необыкновенной бойкости молодого и талантливого пера. Всего сто пятьдесят строчек. Два пятьдесят за заметку, двадцать заметок в месяц, итого пятьдесят рублей. Не разгуляешься.

Только он вышел в аллею, как взгляд зацепился за немолодого одинокого господина в прекрасно сшитом английского фасона сюртуке. Лицо было определенно знакомым, но никак не вспоминалось. Господин направлялся в дальнюю, относительно глухую часть сада. Там имелся фонтан, у которого нынче стало модным назначать свидания. Высокая фигура с военной выправкой, твердый шаг, прямая спина. Точно, военный! Лет сорок пять...

Ба, да это же киевский губернатор князь Оболенский собственной персоной! Нет, ей-богу, он все-таки везунчик, этот Андрей Вершинин. Вот тебе и яркая краска в заметку: киевский инкогнито! Что делает князь в саду «Буфф»? Ревизор? Заехал из любопытства сорвать цветы наслаждений? Неужто он поклонник оперетты и самой мадам Зброжек-Пашковской? Она сегодня играет. Тэкс-тэкс...

И Вершинин, пропустив вперед себя грузного господина в мятой пиджачной тройке и котелке, фланирующей походкой поспешил за губернатором, держась на расстоянии, не могущем возбудить подозрений в душе князя, который явно искал кого-то в темной аллее.

* * *

В отличие от душевного подъема Вершинина, грузный господин в котелке, неотрывно следовавший за князем, не испытывал ни малейшей радости от присутствия в таком веселом и красивом месте, каковым, по общему мнению, являлся «Буфф».

Мысли грузного господина вертелись вокруг крохотного комочка желто-зеленых перьев, еще вчера вечером веселившего его слух длинными басовыми трелями отличного дудочного напева. А сегодня утром Евграфий Петрович Медянников обнаружил своего лучшего кенаря бездыханным.

Как такое могло приключиться — одному Богу известно. Чем он его прогневил, непонятно. То есть прогневил не кенарь — певец безгрешен по определению, но в чем грешен сам Евграфий Петрович, оставалось неясным. Сотоварищи покойного, евшие и пившие из одного котла, были настроены весело и порхали по клеткам аки желтенькие ангелочки. Траура по безвременно усопшему Лимончику среди артистов не наблюдалось.

Евграфий Петрович, часто беседующий со своими питомцами, укорил их за безнравственное поведение, завернул Лимончика в чистый носовой платок и захоронил его в специальном местечке неподалеку от дома, на собственном канареечном кладбище, куда попадали, в основном по возрасту, любимые его ученики.

Тризну он справил за завтраком, выпив рюмку лимонной настойки, своим цветом повторявшей окрас покойного. Молитву читать не стал, дабы не грешить именем Божьим, хотя в наличии души у кенарей был почти уверен: косвенным образом на присутствие оной указывало то, что их пение исторгало слезы у слушателей-христиан.

Поутру в Департаменте его вызвали к начальству и дали поручение весьма деликатного свойства. Еще со времен достопамятного III Отделения в столице велся негласный надзор за высокопоставленными гостями. Так, на всякий случай. И этому надзору стало известно, что третьего дня князем Оболенским получено надушенное письмецо с назначением свидания в саду «Буфф».

Данное письмецо было оформлено по всем правилам такого рода писем: нежно-сиреневая бумага, чернила чарующего фиалкового оттенка, французские ландышевые духи фирмы «Убиган». Имя дамы ни о чем не говорило, что насторожило чиновника, ответственного за перлюстрацию. Письму был дан ход, закончившийся резолюцией «К надзору!».