Ирина Лобусова - Копи Хаджибейского лимана

Женщина медленно подняла руку. Лицо Агояна застыло. Потом он завизжал:

— Немедленно это убери! Как ты посмела рыться в моем сейфе? А ну быстро положи это на место! Что за черт!

— Сережки, которые подарила моя мама... — так же тихо и безжизненно произнесла женщина, — там были сережки... И кольца... Все, что подарила моя мама...

— Да иди ты к черту со своими сережками! — перепугавшись до смерти, завизжал Агоян.

Женщина спокойно нажала на курок — один выстрел, второй, третий... Одна пуля попала ему в лицо, вторая — в голову, третья — в грудь... Захрипев, Давид стал заваливаться на спину. Из ран хлынул поток крови, а лицо его вдруг превратилось в страшную кровавую маску, где каким-то чудом блестели одни глаза.

Двигаясь так же замедленно, словно в полусне, женщина поднесла пистолет к своему виску. Нажала на курок. Грохнул выстрел. Брызги крови попали на стенку напротив. Как подкошенная она рухнула на пол.

Мальчик перестал плакать. Глаза его застыли. Тихонько икнув, он отодвинулся к стенке и медленно по ней сполз. Сжавшись, притянул колени к груди. Одной рукой он все еще прижимал к себе старого медведя, к лапам которого, распростертым на полу, через всю комнату тек кровавый ручеек...

Желтое закатное солнце садилось в вязкие воды Хаджибейского лимана. Пахло тиной и солью. Близость лимана насыщала воздух соленой влагой, такой тягучей, что казалось, будто капли соли застывают на губах.

Запах лимана ничем не напоминал запах моря. Но было в нем свое, особое своеобразие, своя неповторимая нота, делающая незабываемой природу этого края, непокоренную и прекрасную — с самых давних времен.

Двое мужчин в поношенной, бедной одежде свернули с Хаджибейской дороги к Шкодовой горе.

За версту в них можно было разглядеть рыбаков. Один нес старые речные сети, другой — несколько пустых ведер, вдетых одно в другое, и нечто, напоминающее самодельную ловушку, которую можно было использовать только в лимане — по своей конструкции она никак не подходила для моря. Обоим было за пятьдесят. Их обветренные, загорелые лица были усталыми, а глаза потухли под грузом обстоятельств и нищеты. И было понятно, что ловля рыбы в лимане для них — не радость, не удовольствие, а тяжкий промысел, опостылевший до такой степени, что они с радостью бросили бы это занятие, если бы могли. От их старой одежды шел приторный, тошнотворный запах рыбы, омерзительный для любого человека, не привыкшего к такому.

Это были браконьеры, которые ловили рыбу в запрещенных местах лимана, уже взятых под контроль как заповедник советской властью и частным нэпманским капиталом. Местный колхоз пытался запрудить часть лимана и организовать там что-то вроде рыбного хозяйства. В воду специально запустили каких-то редких мальков.

Следил за всем этим солидный одесский нэпман, который часто приезжал из Одессы, чтобы проконтролировать свое производство. Местным обитателям в запруде рыбу лимана ловить было запрещено.

Но в другой части лимана ее почти не было, да и конкуренция была слишком большой. Жители Шкодовой горы, Хаджибейской дороги и близлежащих сел — Усатова и Нерубайского — умирали с голоду. Работы не было. В колхозах платили мало. Нэпманы драли с простого человека по нескольку шкур.

Если раньше жители роптали потихоньку, то все чаще и чаще стали возмущаться громко. Страшное социальное расслоение коснулось и этих мест. А потому местные, чаще всего после обеда, во второй половине дня, повадились тайком ловить рыбу в частном рыбхозяйстве, занимаясь натуральным браконьерством.

Время это было выбрано потому, что к вечеру нэпман всегда возвращался в Одессу на сверкающем, с иголочки, новом автомобиле, прогуливать денежки по кабаре да ресторанам. А с охранниками всегда можно было договориться, ведь в охране служили такие же местные жители, и за пару монет пускали своих. К тому же охранники так же ненавидели гладкого, упитанного нэпмана и считали, что от него не убудет.

Правда, однажды в рыбном хозяйстве попался очень несговорчивый сторож, который не только не пустил своих мужиков, но и настучал на них хозяину. Вечером, когда он возвращался с работы, его подкараулили, навалились да проучили всем скопом.

Охранник очутился в Еврейской больнице Одессы с сотрясением мозга и переломанными ребрами. Хозяин дорогостоящее лечение ему не оплатил, зато не задержался уволить его с работы. А пришедший на его место сторож стал намного сговорчивей.

С тех пор местные жители своего занятия не забросили. Нэпман, подозревающий что-то неладное, написал тома заявлений в местное отделение милиции почти на каждого жителя близлежащих поселков, а также копии всех заявлений отправил в горотдел НКВД Одессы. Поэтому на случай обыска, проходящего время от времени, браконьеры прятали свои сети и силки-ловушки в тайниках — в пещерном городе на Шкодовой горе.

Милиция приходила, рылась в старье — жалком имуществе бедных сельских жителей — и, потоптавшись, уходила. Нет доказательств — сетей, снастей и пойманной рыбы, — значит, нет и преступления. Нэпман рвал и метал, а браконьеры усмехались. Поступали так они не со зла — им нужно было кормить свои семьи.

Пойманную рыбу отвозили в Одессу, на Привоз, где в рыбных рядах их уже ждали специальные агенты, закупающие улов для дорогих ресторанов. Это было гораздо выгодней, чем горбатиться в колхозе за гроши.

Вот и в этот вечерний час двое рыбаков направлялись к Шкодовой горе, где находился самый настоящий пещерный город, одно из самых уникальных и мистических мест старой Одессы, известное только местным жителям.

В горе были вырезаны жилища, так называемые мины — самые настоящие комнаты, стенами которых были сама гора, а подземные этажи спускались к катакомбам.

По легенде, эти дома в камне создали местные каменотесы, которые издавна добывали в окрестностях камень для строительства Одессы. Для удобства и экономии строительных материалов они стали строить дома прямо в горе и сами поселялись в них.

Честно сказать, жить в подобных домах было мало удовольствия — они были сырыми, холодными, в них дурно пахло от близости грунтовых вод. К тому же катакомбы грозили плохим соседством — мало ли кто мог появиться из темных подземных ходов? Ведь издавна катакомбы облюбовали контрабандисты, опасные сектанты и представители криминального мира. А подобная встреча всегда грозила бедой — и с первыми, и со вторыми, и с третьими.

Поэтому постепенно каменотесы стали оставлять свои неудобные сырые дома и переселяться в ближайшие села в дома нормальные — деревянные или каменные.