Ирина Лобусова - Копи Хаджибейского лимана

Таня прижала руки ко рту, чтобы не закричать. Володя сориентировался скорей.

— Бежим! Быстро! — и, схватив Таню за руку, помчался из кабинета, к лестнице. И вовремя. Из соседних дверей уже выглядывали люди, узнать, что за шум.

Они выскочили на улицу беспрепятственно, остановились перевести дух. Бандит, сделав Тане ручкой, растворился в толпе. Володя с Таней пошли к остановке трамвая.

— В тюрьме говорили, что тебя ищут, — Со-сновский не сводил глаз с лица Тани. — Где ты живешь сейчас?

— Я прячусь... — Вдруг глаза ее расширились, и она быстро отпрянула от Володи.

Из здания в сопровождении двух солдат к ним бежал тот самый человек, который пытался арестовать ее в первый раз. Теперь Таня знала, что это Фингер.

Он узнал ее даже в таком образе. Какова же была его ненависть, если даже в совершенно другом обличье он сумел разглядеть черты ее лица? Таня заметалась по остановке. Быть арестованной сейчас, когда Володя вышел из тюрьмы, — хуже этого просто ничего не могло произойти!

В этот момент раздалось дребезжание трамвая.

— Я оставлю тебе записку у доктора Петровского сегодня вечером! — крикнула Таня Володе. —

Найди меня! Я должна сказать тебе что-то очень важное!

Она на ходу запрыгнула в трамвай. В тот самый момент, когда на остановке показались Фингер и его люди, успевшие добежать, трамвай уже заворачивал за угол, дребезжа всеми своими металлическими частями. Фингер выругался сквозь зубы, повернулся к Володе:

— Вы девицу в парике не видели? Куда она делась?

— Здесь не было никого, — ответил Володя, испытывая щемящую боль.

— Она вся горит... — горько всхлипывая, Оксана вытирала слезы грязной ладонью, от чего на щеках оставались разводы, — второй час горит.

Внутри подземной комнаты был полумрак. Замерев, Таня прикоснулась к пылающему лбу дочки. Разметавшись по кровати, Наташа тихонько стонала. Губы ее запеклись коркой.

— Больно... бо-бо... мама... — Тонкий голосок дочки был таким тихим, что Таня едва различала ее слова, рухнув на колени перед дощатым топчаном и обхватив руками драгоценное тельце. — Мамочка... мама...

— Что болит? — Таня закусила губы до крови. — Солнышко мое... Что болит?

— Головка... Бо-бо... Мамочка... а ты больше не уйдешь? Не уходи... — Тело дочки вдруг изогнулось. Из груди Тани вырвался крик ужаса, который она не успела сдержать. У ребенка начались судороги.

В деревянную дверь загрохотали. Оксана метнулась в темный проем и скоро вернулась в сопровождении Тучи.

— Натуся... — Голос Тучи прозвучал страдальчески.

Таня держала дочку обеими руками. Девочка стала хрипеть. Из угла рта вытекла пенная струйка слюны.

— У нее судороги! — В безумные глаза Тани было страшно смотреть.

— До больницы! К Петровскому! За землю его достану, если до больницы нет! — закричал Туча и, завернув тельце девочки в одеяло, поднял ее и с силой прижал к себе своими мощными руками. — Бикицер все! До больницы! Ты...

Рассмотрев в полумраке лицо Тани, он стиснул зубы. Сказать Тане, чтоб она оставалась здесь, он не посмел.

— Почему здесь так темно? — вдруг вскинулась Таня, обернувшись к Оксане. — Почему так темно?

— На свет не могла смотреть, — плакала Оксана, — у нее глазки резало. Свет ей боль причинял. Страшно...

Возле входа в пещерный дом ждал черный автомобиль Тучи. Оксана села впереди, рядом с водителем. Таня и Туча устроились сзади. Туча крепко сжимал больную Наташу. Места оставалось достаточно. Сбоку умостился телохранитель Тучи, и всю дорогу в ногу Тане больно давила жесткая рукоятка его револьвера, лежащего в кармане.

— Не хипишуй... — Туча снова стиснул зубы, чтобы голос его не дрожал, — прорвемся... Не хипишуй! Ты ей нужна. Слышишь... Не за страшно... все дети болеют...

— Температура слишком высокая. И судороги, — хрипела Таня, у нее сжало горло с такой силой, что она едва могла дышать.

— Все дети болеют. Ни за что... — с каким-то упертым отчаянием повторил Туча.

— Мамочка... мама... — стонала Наташа.

Таня обхватила ее, прижала к себе.

— Солнышко, я здесь... Я с тобой... — Она испытывала такую боль, словно с нее заживо сдирали кожу, — мы к доктору едем... Он тебе маленький укольчик сделает, и ты поправишься. Все будет хорошо. Ты обязательно поправишься! Я люблю тебя, солнышко мое... Я люблю тебя... — повторяла она беспрерывно.

— И я люблю тебя, мамочка... Очень-очень... головка...

— Потерпи, солнышко... Скоро приедем к доктору.

К счастью, доктор Петровский был в больнице, и Таня усмотрела в этом добрый знак. Когда он уверенно развернул одеяло и стал слушать маленькую девочку, Таня испытала отчаянный прилив надежды.

— Когда поднялась температура? — спросил Петровский.

— После обеда... к вечеру... — ответила Оксана, она тоже находилась здесь.

— Она ела что-то, пила?

— Отказывалась и от питья, и от еды. Я ей пить давала. При температуре надо. Она ни в какую...

— Судороги были?

— Только что... нет, полчаса назад, — сказала Таня, — и на свет ей больно смотреть. Она говорит все время, что у нее головка сильно болит. Это от температуры, да?

— Когда это появилось? — Петровский рассматривал синеватые пятна, появившиеся на руках и лице девочки, четко была видна и небольшая красноватая сыпь.

— Я не знаю, — Таня посмотрела на Оксану, — Там темно было... где она... не видели.

— Дохтор, вы того... — Туча неуклюже переступал с ноги на ногу, напоминая слона в посудной лавке. Это могло было быть смешно, если бы не было так трагично. — Если лекарства вдруг... или позвать кого... вы скажите только... из-под земли вырою!

— Я понял, — лицо Петровского было очень серьезным.

Появилась медсестра с подносом шприцев. Наташа заплакала. Таня кинулась к ней.

— Не подходите! — резко вскинулся Петровский. — Вы нам мешаете! В коридор, все трое. Надо немного подождать.

Туча буквально нес Таню, она не могла идти, у нее подкашивались ноги. Время тянулось долго, и сквозь эту муку Таня думала о том, что время может быть самым страшным палачом. Ничто не способно ранить больше, чем неизвестность, растянутая во времени.

— Может, ей кровь перелить надо? — Таня с надеждой поворачивалась к Туче. — Может, инфекция какая?

— Доктор все сделает, — уверенно говорил он. — Спец же. И кровь новую зальет.

— Я! Я отдам ей всю свою кровь! — горько плакала Оксана.

Таня не случайно заговорила о переливании крови. Об этом новом эксперименте в лечении различных болезней говорили все. Много писали в газетах. Разговоры дошли даже до простых обывателей. Так что об этом слышали все, и все думали, что это может спасти от любой, самой страшной болезни.