Наталья Рыжкова - Длинные тени грехов [СИ]

— Сплетни всё это, наветы злых людей, — упрямился Крайнов, но и сам не слишком усердствовал, да и народ ему не шибко поверил.

Приживалка отмахнулась от него, как от мухи, мол, не до того теперь.

— Я вот думаю: князь это к Ефросинье приходил, в самом деле, али все же оборотень под личиной княжеской? Что скажешь, девка?

Фроська молчала, усиленно суропя белесые бровки.

— Князь это был, — наконец уверенно произнесла она, перекрестившись, — не может чёрт так… — Внезапно она повернулась к Степану и зло выкрикнула:

— А чё, я хуже других, что ль? Вам-то оно, конечно, не желательно! Не про ваши интерес оно!

— И чего же такого он делал, мадемуазель? — открыл рот повар Гийом, всерьёз заинтересовавшись любовными похождениями под кровлей блестящего дворца.

— Ну, чё? Ласково так гладил меня по телу, целовал груди, — девица прикоснулась к своим действительно упругим персям, — шептал, что давно такого удовольствия не получал ни с кем… — маленькие глазки её заблестели похотливыми огоньками.

— Замолчи, глупая, — прикрикнула на неё Перпетуя, — тебе замаливать грехи свои долго придётся. Ты, вот что, запри сегодня дверь в каморку свою да поленом придави, сундук придвинь. Если это человек — не сможет к тебе пробраться. Ну, а найдёт тебя в ночи — точно демон это.

Довольная, тем, как повернулись события, блаженная погнала Фроську для сурового очищения и покаяния. Кастелянша ушла к себе, не сказав ни слова, а расстроенный солдат не пожелал вступать в беседы с легкомысленным французом, хотя тот и выказывал бурное желание обсудить пикантную историю кухонной девушки.

Степан думал о том, что неладно как-то стало в великолепном дворце — самом роскошном здании в новой столице. Будто стальное кольцо сжималось над каменным великолепием, над огромными окнами, равнодушно поблёскивающими в сторону холодной, но всегда прекрасной Невы.

Прислуга Светлейшего князя Меншикова посещала часовню, построенную внутри владений, примыкавших ко дворцу, но на Великие и Престольные праздники отправлялись в храмы новой столицы — это было большим событием в довольно размеренной жизни всех, на кого простиралось покровительство Александра Даниловича. А ещё в большей степени размеренную жизнь старательно, как кружевное полотно, выплетала княгиня, почувствовав прочное положение и желая для трёх детушек своих долгожданных создать блестящее, но спокойное будущее.

Гуляния на Масленицу тоже относились к доступным для челяди удовольствиям и веселиться дозволено было всем, чтобы народ честной видел — живут у князя Меншикова люди получше, чем иные горожане и торговый люд.

На развесёлой неделе в великолепные сады на дворцовой земле могли зайти все желающие и подивиться чудесам. Оно конечно, летом стоило полюбоваться цветами и кустарниками, за которыми ухаживали европейские садовники, но и в стужу немалую поражались столичные жители прежде всего чуду невиданному — иноземным каменным изваяниям, да ещё сплошь срамным. Мало того, что нагие, так и в позах разных искушающих, призывных. Плевались и ругались старики, многие осуждающе головами качали, а все же каждый день от гуляющих в садах тесно было — чисто главный проспект. И ведь гуляли-то не по старинке — со скоморохами да шутами — забавы иностранные весьма способствовали привлечению публики.

Степан на Масленицу отважился пригласить кастеляншу на прогулку, втайне надеясь, что склонит суровое сердце вдовы на свою сторону. Он всё чаще задумывался о надвигающейся старости: Катюша выйдет замуж, маленький Сашенька подрастёт, и придёт пора ему наукам обучаться. А благодаря князю Степан может зажить своим домишком беспечально, да без жены будет как-то пусто. А Анне Николаевне чего ждать-то? Бабий век короткий, лучшего мужа, чем Степан ей не найти — хоть и в возрасте, а крепкий ещё.

Такие шальные, а то и грешные мысли всё чаще посещали его: праздничное настроение щекотало его воображение, и малороссийская красавица казалась загадочнее и привлекательнее окружающих простеньких бабёнок.

Кастелянша приподняла соболиные брови, но отказывать бывшему денщику не стала: так и гуляли чинно рука об руку, а вокруг кружилась неугомонная юная поросль.

— А что, Катерина Степановна, источаю ли я аромат благоуханный? — важно спросил девушку Харитон, помахивая небрежно кистью вокруг краснощекого лица своего. Да так спросил, чтобы и батюшка её и наставница слышали.

— Какой аромат, глупый? — рассмеялась Катенька, — Тут столько ароматов, вон, пирожки с мясом пахнут. Очень мне надо тебя обнюхивать! Что ли я собака?

— Сама ты глупая! — обиделся лакей, — Ничего в обхождении приятном не понимаешь, а кажется, должна бы. Это такая штуковина из самого Парижа! Князю на прошлой неделе в дар прислали.

Степан нахмурился:

— Князю прислали, а ты, как вор, себе значит забрал? Это кто же тебя пакостить в доме научил?

— Ничего я себе не забирал! — Харитон понял, что из тщеславия вызвал возмущение у будущего тестя, — Только каплю одну и взял! — и соврал: полную ладонь зачерпнул пахучей водицы. И что такого, у князя добра этого — как грязи под ногами!

— Вот поймает тебя князь, оттаскает за вихры, и правильно сделает!

— Не, он за это не накажет, сам, поди, охоч… — Харитон вовремя прикусил язык, а то не миновать бы ему взбучки от преданного слуги княжеского, — То есть, там этой водицы столько-о-о-о! Подумаешь, разок помазался! — добавил он жалобно, жалея изрядно, что завёл неприятный разговор при Степане. Презрительный взгляд Анны тоже не подбодрил юнца, да и невестушка ничуть не восхитилась. Уж эти старики! Сами не живут и другим не дают.

Вдруг как из-под земли вырос перед прогуливающимися Аким Зотов.

— Давненько не встречались! С праздничком, дорогие мои! Не угодно ли купить чего господам хорошим?

Степан и думать забыл о коробейнике, а он — тут как тут. Огорчился Крайнов, да поздно уж — заметили знакомца слуги, радостно спешили по расчищенным от снега дорожкам и аллеям. Солдат и слова сказать не успел, а торговца уже окружили и затурсучили, задавая одновременно вопросы и не дожидаясь ответа, сыпали новыми.

— Ох, ты, радость-то какая! — белозубый рот Акима не закрывался ни на секунду, — Вот, полюбуйтесь, какой товар — отборный! А где красотка-то ваша, та — рыжая, я ей от веснушек принёс средство верное.

Среди княжеской прислуги прошёл смешок. Уж непонятно как, но сведения о Фроськиных забавах то ли с князем, то ли не с князем, просочились в самую сердцевину жизни дворца — на «чёрную» половину. Степан знал, что сам держал язык за зубами, Глафира и Анна тоже из его доверия не выходили, так что грешил Крайнов сильно на французского повара да на Перпетую. Гийом всегда любил об амурных шалостях побалакать, а Перпетуя лелеяла свою важность, так и выгодно было ей, чтобы все знали, какую роль она играет в искуплении грехов провинившейся девицы.