Элиетт Абекассис - Сокровище храма

Я глядел на нее, не мог помешать себе глядеть на нее. Ее черные глаза с длинными ресницами зачаровывали меня, меня влекла ее тонкая до прозрачности кожа, влекла, как пергамент, на котором я мог бы запечатлеть золотые буквы. Мне уже виделись слова, которые я разгадывал на ее коже, каждый день я открывал на ней новые тайны.

В Тель-Авиве мы сели на самолет, следующий в Париж, и остановились в отеле у вокзала Сен-Лазар.

Стояла весна. Дул легкий ветерок, и небо было изумительным. Джейн нарядилась в светлые брюки и блузку навыпуск. Я же напялил на себя то, что наспех купил в киосках аэропорта: безрукавку и джинсы, на которых висели талисманы и талит — молитвенный платок, всегда бывшие при мне. Сбрил я и свою ритуальную бородку, так что лицо мое предстало совсем в другом свете — то ли я снял маску, то ли надел ее? Как и у большинства, у меня оказалась квадратная челюсть, впалые щеки, узкие губы.

Мы сняли номера на одном этаже. Был уже поздний вечер, почти ночь. Мы попрощались, и каждый закрыл свою дверь на ключ.

Мне казалось, что за тонкой стенкой я слышу ее дыхание. В моем сознании парили тени ее лица, на моих губах полыхал костер ее губ, на лбу я ощущал ее восхищенный взгляд, душой чувствовал ее сны. Не знаю, как мне удалось не поддаться желанию прийти к ней, так велик был призыв ее имени. Ослабев по эту сторону стенки, я был весь во власти чувства, которое не позволяло мне больше жить, существовать, дышать. В темноте я был ничем. Я бился головой о подушку, стремясь не ослабеть совсем, не умереть. Я окоченел от холода, но лицо мое горело; я всей душой ждал рассвета, дневного света, но они не приходили. И я не видел ничего, мне не удавалось выйти из этого безмолвия, окутывавшего меня своим леденящим покрывалом. Я воображал ее спящей, я представлял, как тихо приближаюсь к ней, проскальзываю под простыни, вливаюсь в ее сны, оказываюсь в ее объятиях, губы мои прижаты к ее губам, руки ощущают биение ее сердца, а мое бьется так, что вот-вот разорвется. И все желания мира концентрировались во мне, жившем без нее аскетом, и я дрожал от нетерпения. Я хотел ее всю, соединиться с ней навечно. Я исчезал в безмолвной нежности, как искорка, песчинка, пылинка на камне. Я исчезал, но для меня во всем мире существовала только она одна.

Утром, как и договорились, мы отправились в посольство Польши, рядом с площадью Инвалидов, где размещался Польский центр археологии и палеографии.

Мы пересекли внутренний двор, куда выходило фасадом роскошное здание, интерьер которого был украшен пышной позолоченной резьбой.

Мы попросили вызвать Йозефа Кошку. Через несколько минут появилась женщина лет сорока, высокая, элегантная, в темном костюме и туфлях на высоких каблуках. У нее было овальное лицо с тонкими чертами и кроваво-красные губы.

— Что вам угодно? — спросила она.

— Мы хотели бы встретиться с Йозефом Кошкой.

— Очень жаль, но сейчас это невозможно.

— Это очень важно, — настаивала Джейн. — Мы ведем расследование убийства профессора Эриксона.

— Ведете расследование… — задумчиво повторила женщина.

Она окинула меня взглядом. Белые нити талита торчали у меня из-под безрукавки, так как по обычаю их должно быть видно. На голове у меня была черная кипа, не очень заметная, но, кажется, она не укрылась от ее пронизывающего взгляда.

— Передайте ему, что мы находимся здесь в связи с Серебряным свитком, — сказал я.

Несколько минут спустя она проводила нас до самого верха мраморной лестницы, покрытой ворсистым красным ковром. Мы подождали у какой-то двери, куда она вошла и вскоре вышла. На ее лице, очень бледном, со светлыми прищуренными глазами и красными губами я увидел морщинки в форме буквы

— «Айн», которая означает неуравновешенность.

Она пригласила нас в кабинет, заполненный книгами и разными древностями. Йозеф Кошка сидел за рабочим столом, с карандашом в руке, будто намереваясь писать.

— Благодарю вас, мадам Злотоска, — поблагодарил он женщину, и та вышла из кабинета. — Ари, писец, — обратился он ко мне, — что я могу для вас сделать? И для вас, моя дорогая Джейн?

— Помочь нам, — пробормотала Джейн.

Кошка секунду раздумывал, вертя в пальцах карандаш. Затем он взял сигарету, вставил ее в черный мундштук и прикурил, устремив взгляд в пространство.

— Вы знаете его, как и я, — тихо произнес он, — перед нами задача: не допустить разглашения существования Серебряного свитка и продолжать поиски… втайне. Этим вы отдадите должное работе Эриксона. Вам известно, что он с самого начала очень верил в это. Все считали, что Медный свиток составлен ессеями. Во всяком случае, члены Библейской и археологической школы распространили мысль, что это была шутка, глупая забава, которая ни к чему не приведет. Сам же Петер подозревал, что должны были существовать веские причины для того, чтобы люди занимались такой изнурительной работой, как гравировка на меди.

— А кто же враги? — прервал его я.

— Разумеется, те, кто считает, что свиток не является указателем сокровища.

— А вы что об этом думаете? — спросил я.

— Заблуждение. Сокровище существует.

— Мне бы очень хотелось видеть оригинал, — проговорил я как бы про себя, — тот, который был выгравирован писцами. Я хочу попытаться определить их состояние духа, посмотреть на буквы.

— Нет ничего легче, — улыбнулся Кошка. — В марте в присутствии ее величества королевы Иордании Hyp свиток был передан во владение хашемитов в Иордании. Я лично помогал его реставрировать.

— Значит, свиток находится в Иордании? — заметил я разочарованно.

— Отнюдь. Этот свиток в настоящее время лежит в Институте арабистики, на выставке, посвященной Иордании. Им занимается ваш покорный слуга.

— Что вам известно о Серебряном свитке? — неожиданно спросил я.

— Мы знаем, что он у вас, — добавила Джейн. — И нам хотелось бы его видеть.

В этот момент зазвонил телефон, Кошка взял трубку.

— Да, — ответил он. — Сегодня вечером. Согласен. — И прикрыл трубку. — Ну вот, — сказал он, проигнорировав вопрос Джейн, — я вынужден вас покинуть.

Тон его был категоричным. По лестнице мы спускались быстрее, чем поднимались.

— И что ты об этом думаешь? — спросила Джейн, когда мы вышли из посольства.

— От него разит холодом, правда?

— Странный человек… Думаю, нам нужно побольше разузнать о нем. И пролить свет на Серебряный свиток.

— Ну вот, — буркнул я, — у тебя уже есть план.

Около шести вечера мы с Джейн расположились перед посольством Польши.

Через несколько минут вышел Йозеф Кошка. У площади Инвалидов он сел в автобус. Мы же залезли во взятую напрокат машину, и я завел двигатель. Мы ехали за автобусом до двадцатого округа. Там Кошка вышел, прошел немного по улице Бань-Оле, потом резко свернул — в темный и узкий переулок. Там он остановился, достал из кейса ключи, открыл дверь небольшого домика и вошел.