Терри Ларс - Сказки мертвого Чикаго

– Да. Кейси так и сказал.

В действительности, Кейси выразил эту мысль несколько иначе: «Должен же Ронан Коннанган на что-то сгодиться. В конце концов, это он официальный правитель Чикаго», но Лорейна не стала цепляться к частностям. Злость её постепенно проходила, уступая место печали: перед ней была разбитая мечта. Разбитая жизнь, разбившая чужие жизни. Стивен Макбрайт мёртв, Софи Франклин мертва, мёртв и тот, кто стал причиной их смертей. Ничего не поправишь. Остаётся только сделать лучшее из возможного и смириться с остальным.

На парковке Лорейна предложила Маккене поддержать его, но он отказался: «Это будет слишком жалкое зрелище». Поэтому она просто шла рядом, готовая прийти на помощь.

Когда Дилан Маккена устроился на своём матрасе, Лорейна села напротив на стул.

– Она всё подтвердила Кейси. В смысле, как стражу фейри, а не как человеческому полицейскому, – сказал Маккена.

– Не понимаю, на что она рассчитывала? Он ведь уже не остановился бы.

– На что обычно рассчитывают дураки или те, кто находится в отчаянии? На везение. Если бы она убедила остальных сатиров уехать из города, то создала бы к новым представлениям новую химеру и её потом развеяла, а он бы принадлежал только ей. Что-нибудь в этом роде. Не знаю, как бы она отделалась от своих спутников. Или продолжала бы вести двойную жизнь?.. Кстати, о спутниках Элейни: а с Бассом ты чём ты говорила? – спросил Маккена, заложив руки за голову.

– Мне нужны деньги для Беллы. Я соврала ей, что Макбрайт оставил ей наследство. Так что я попросила денег у Басса.

– И?

– Он даст мне наличных завтра утром.

– Сколько?

– Сто пятьдесят тысяч.

– Неплохо.

– Он готов был дать больше, но я не смогу убедить Беллу, что у Макбрайта были такие деньги. Кстати, я давно хотела спросить… ты занимаешься тем, чем занимаешься, ради денег?

Спрашивать, чем именно, было ни к чему.

– Как ни странно, к деньгам я равнодушен.

– Так говорят все, у кого они есть.

– Возможно. Но я в самом деле так чувствую.

– Тогда для чего? Я помню, ты говорил, что это интереснее, чем быть парамедиком, но… Что в этом такого интересного?

– Это как роза ветров, Лорейна. Я как будто попадаю в эпицентр событий. Понимаешь? В самый центр перекрёстка дорог. Через меня так или иначе проходит всё, что происходит в городе. И потом… Чем бы ещё я мог заниматься? Быть таксистом? Но эшу-таксист – это так банально. Мне иногда кажется, что все таксисты – эшу.

– Ты любишь путешествовать?

– Потому что я эшу?

– Ты считаешь, что это стереотип? Всё равно что сказать «каждый ирландец любит выпить»?

– Как ни странно, у меня нет волшебного дара путешествий: в отличие от большинства эшу, я не могу перенестись сейчас в Тайвань. И ездил я мало. А ты?

– Почти совсем не путешествовала. Мне всегда хватало Чикаго. И нет.

– Что «нет»?

– Это к тому, о чём ты говорил раньше: наверное, я не понимаю, что ты находишь в своём занятии.

– Я люблю истории, Лорейна. И когда я делаю то, что делаю, через меня проходят сотни историй.

– Наверное, они довольно однообразны.

– Скорее, архетипичны. Вот, например… Ты знаешь, какая главная мечта проститутки?

– Нет.

– Большинство девушек, работающих в борделях, мечтают об Особенном Клиенте. Однажды появится мужчина, который будет ходить только к ней. Дарить подарки. Приходить всё чаще. И вот однажды он придёт к ней и скажет, что хочет взять её на содержание. Он заберёт её из борделя, снимет ей квартиру и подарит спокойную, обеспеченную жизнь. Я знал девушку, у которой эта мечта сбылась. Появился мужчина: в годах, но хорошо выглядящий, интересный. Он снял ей апартаменты, взял её на содержание, стал дарить хорошие подарки… Всё, как в мечте проститутки. И однажды она от него ушла. Она вернулась в бордель и никому не рассказывала, что случилось, даже ближайшим подругам. Я понял, что просто не могу остаться в неведении. Я должен был узнать, что там произошло. Я стал ходить с ней по ночным клубам, мы вместе пили, и вот однажды она рассказала мне, чем кончилась та история с Особым Клиентом. Она выросла без отца. И когда в её жизни появился человек, который стал о ней заботиться, это вызвало у неё инцестуозное чувство. Он стал для неё отцом, которого у неё никогда не было. И она ушла. Ушла, чтобы не спать с отцом.

– А что было потом?

– Потом? Я устроил её официанткой в один паб.

Спал ли он с ней? Спал ли Дилан Маккена с этой женщиной, с которой пил в ночных клубах? Рассказала ли она ему свою историю между поцелуями или перед тем, как заснула у него на плече?

Лорейна заставила себя улыбнуться, хотя он не видел её улыбки.

– Ты узнал чужую страшную тайну.

– В них заключены самые интересные истории.

– Хочешь я раскрою тебе свою страшную тайну?

– Брось, никто не раскрывает своих страшных тайн просто так. Но… хочу.

– Когда мои родители умерли, я думала, что Ронан Коннаган заберёт меня к себе. Целый год я ждала его каждый день. Он не пришёл.

Они долго молчали.

– Кажется, это самая грустная на свете страшная тайна, – очень серьёзно сказал Маккена.

– Наверняка есть грустнее.

– Ты говорила с ним об этом?

– Когда выросла. Я пришла к нему, когда уже окончила колледж.

Лорейна хорошо помнила этот разговор – один из тех беспомощных разговоров, во время которых взрослый, стыдясь себя, ищет слова, чтобы объяснить ребёнку, почему предал его. «Мы помнили о тебе. Просто… Лорейна, мы надеялись, что с людьми – среди людей у тебя будет нормальная счастливая жизнь. Что могли дать тебе мы? Ведь ты не китейн». Интересно, почему люди – и китейны – вонзают в тебя самые болезненные истины так, будто эти истины должны тебе помочь? Все эти «Но ведь твои родители умерли, Ло, тебе же надо с кем-то жить»?

– Ты злишься на него? – тихо спросил Маккена.

– Нет, – Лорейна не лгала, и от этого было ещё тяжелее. – Я понимаю, почему он это сделал. Он думал, что так будет лучше для меня. Они все так думали: у моих родителей было много друзей. Ронан видел людей, выросших среди китейнов. Тех, кто бродил по улицам, как во сне, подпевал музыке, которую никто, кроме них, не слышал и разговаривал с теми, кого, кроме них, никто не видел. Их считали чокнутыми. Он не хотел для меня такой судьбы…

– Скажи, ты жалеешь, что ты не китейн?

– Конечно! – этот вопрос поразил её. – Конечно, я жалею, Дилан! Всё, что я любила, осталось в мире китейнов! Я всю жизнь чувствую себя между двух миров и не могу оказаться ни в одном!

Теперь казалось, что удивлён он:

– Лорейна… Ты говоришь так, будто иначе и быть не может, будто любой жалел бы… Ты живёшь между двух миров, но мы все живём так: все китейны, пойми это. Мы не приспособлены для мира людей, но оторваны от Волшебной страны, для которой были созданы. Никто не знает, зачем или почему мы появляемся здесь, для чего приходим в человеческий мир путём подменышей. У нас отнята память о том, выбрали ли мы этот путь или нас обрекли на него. Кто-то говорит, что это наказание, другие, что это наш выбор, кто-то уверен, что мы дарим людям способность мечтать, приходя ради этого из другого мира, о котором даже не знаем, где он остался и как туда попасть, если не найдём случайно врата между мирами. Якобы благодаря нам люди мечтают: не всегда о чём-то прекрасном, но без нас в мире людей умерли бы мечты. Как бы то ни было, мы чужие в этом мире. Обрати внимание: люди мечтают всё меньше, китейны уже не первое поколение ждут Зимы, которая, скорее всего, поглотит нас, сотрёт с лица Земли, а может быть, уничтожит и всю Волшебную страну. Не жалей, что ты не оказалась на борту этого «Титаника», Лорейна.