Инна Чепъ - Наслѣдство

— Завтра ты примешь доктора, маленькая тварь, поняла?

Катя кивнула.

— Послезавтра — юриста. А потом будешь послушно исполнять все, что тебе скажут сделать.

Пальцы надавили сильнее, и вдова судорожно закивала в ответ.

— Вот и молодец.

Аристарх отпустил дочь и, опираясь на трость, встал с дивана.

— Провожать не надо.

Едва за ним закрылась дверь, как Катя выбежала из комнаты.

Михаил не находил себе места. Повертел в руках записку, отметив, что почерк ему незнаком, походил по кабинету, наконец, недовольный малым пространством, вышел в коридор и стал прохаживаться там, заложив руки за спину. Мысли его посещали мрачные и противоречивые.

Когда из большой гостиной выбежала его работодательница, Климский почти сформулировал извинения за вчерашнее поведение и утреннее недоверие к ее словам, однако девушка, ничего не видя перед собой, промчалась мимо. Если бы не ваза, которую она сбила, убегая, и осколки которой преградили ей путь, он бы, пожалуй, ее не догнал бы.

— Екатерина?

Мережская подозрительно часто хлюпала носом, плечи ее подрагивали. Михаил взял ее за локоть и развернул лицом к себе.

Она плакала.

Нет, она рыдала.

Все лицо было мокрое, а щека…

Мужчина дотронулся пальцами до покрасневшей стороны лица. Девушка вздрогнула.

— О, Отец жизни! Катя… Это… это…

Это он виноват. Настропалил дочь против папаши, а тот…

Какой же сволочью надо быть, чтобы ударить женщину? Ударить собственного ребенка?

— Простите. Простите, Катя, это моя вина. Я не представлял…

Она ни в чем его не обвиняла. И не возражала. Просто стояла и плакала.

Климский растерянно поглядел на свои руки, на вдову, а затем притянул ее к себе и нерешительно обнял. Мережская на мгновение замерла, а потом вцепилась в его плечи, как утопающий в спасательный круг. И мужчина представил, будто опять утешает сестру — прижал к себе покрепче, погладил девушку по голове, стал говорить какие-то бессвязные глупости в стиле «все будет хорошо». Катя его словам не верила, но позволяла себе на некоторое время обмануться.

Часы пробили время обеда.

— Надо идти, — сказала Екатерина, отстраняясь. Михаил схватил ее за руку.

— Не надо. Пусть накроют в кабинете.

Он направился к своему рабочему месту, таща девушку за собой. Та послушно шагала следом. В комнате он усадил ее в кресло и вызвал экономку. Женщина появилась через пару минут, с недовольством обозревая устроившуюся в кабинете парочку.

— Аглая, инкнесс уже ушел?

— Да.

— Сообщите Ульяне, пожалуйста, чтобы еду подали сюда.

Экономка поджала губы.

— Молодой хозяин… — начала было она, но ее тут же перебили самым бесцеремонным образом:

— Мережской младший поест в одиночестве. Или он маленький мальчик и боится оставаться в комнате один?

Женщина окинула гневным взглядом выскочку, отдающего ей распоряжения, посмотрела на хозяйку и, не дождавшись от той никакой реакции, сухо кивнула и вышла.

— Не грубите. Она хорошая.

— Разрешите не поверить вам на слово. Не уверен, что вы умеете разбираться в людях.

Михаил отыскал в ящике стола нужный пузырек, вату и направился к вдове.

— Что это? И откуда?

У мужа тут такого не лежало.

Мужчина присел в соседнее кресло.

— Завел после того, как порезался канцелярским ножом. Повернитесь. Немного пощиплет.

У него были абсолютно не аристократические пальцы — не тонкие, не длинные, и в мозолях. Но Екатерина вдруг поняла, что эти грубоватые руки — единственные, которые касались ее с бескорыстной заботой.

— Увлекаетесь садоводством?

Михаил проследил за ее взглядом и с вызовом ответил:

— Нет. Просто помогаю матери. Вам что-то не нравится?

Катя смотрела на него с бесконечным всепрощающим спокойствием.

— Нет. Наоборот. Думаю, что вы прекрасный сын. И брат. Лизе очень повезло.

— У вас тоже есть брат.

Катя промолчала.

Михаил закупорил бутылочку и хотел уже встать, когда заметил на шее девушки часть синяка.

— Это что? — его пальцы коснулись синеющей кожи.

— Ничего. — Екатерина отвела его руку в сторону.

— Расстегните ворот.

— Право, не стоит…

— Расстегните ворот.

Екатерина вздохнула и подчинилась.

Эти синяки Михаил обрабатывал сосредоточенный и злой. Екатерина не вынесла мрачной тишины, воцарившейся в кабинете, и спросила:

— Зачем вы возитесь со мной?

— Потому что я виноват. Я ошибся. А поплатились за это вы. Я вообще должен попросить прощение. Вы понимаете, я довольно… предвзято отношусь к вашей семье.

Катя потрогала болевшую щеку.

— Возможно, вы правы, — вздохнула она. Михаил странно на нее посмотрел, но говорить ничего не стал.

Зашла Ульяна с двумя помощницами. Девушки удивленно переглянулись, и стали накрывать на стол. Михаил невозмутимо закончил процедуру и убрал бутылочки и вату обратно в стол. Екатерина поспешно застегнула ворот платья. Стоило двери закрыться за служанками, как Климский заметил:

— Будут судачить.

Вдова устало отмахнулась.

— Уже все равно.

Обед прошел в молчании. Но как не странно, для обоих оно не было тягостным — просто каждый думал о своем.

Кате впервые в жизни было спокойно и уютно.

Трое человек сидели за столом, заваленным бумагами.

Ефим Петрович Кряж, начальник столичного подотдела гражданского следствия, оглядел группу, сформированную для расследования смерти Евстафия Мережского.

— Что там с молодым наследником?

Капитан Гастин откашлялся и сообщил:

— С наследником все хорошо. Служит. Когда не служит — пьет. В смерти отца винит мачеху. Алиби на тот вечер не предоставил, застеснялся, но мои псы нарыли — был он той ночью у куртизаночки одной на Яблоневой улице. Сослуживцы говорят, он часто к ней таскается.

— А мачеха?

Военный озадаченно свел брови.

— Вдова странная женщина. Загадочная, я бы сказал…

Пожилого капитана перебил Арефьев.

— Да бросьте. Девица не способна на убийство. Духа не хватит.

— Почему так думаешь, Афанасий? — спросил Кряж, приглаживая седую бороду.

— Я, что, зря ходил на нее смотреть? То, что не рада нам была — естественно, особенно, если учитывать, как вы, Станислав, — шутливый поклон в сторону седого военного — с ней разговаривали. Это отнюдь не доказывает ее вину. Вдова — обычная среднестатистическая девушка, удачно выданная замуж «любящей» родней. Нет, тут надо смотреть шире.

Капитан слушал неприметного мужчину недовольно, но возражать не стал. Арефьев был его непосредственным начальником, а с начальством, как известно, не спорят. Даже если оно смеется над твоими методами работы.

— А что, у тебя есть соображения на этот счет? — поинтересовался Ефим Петрович. В ответ кивнули.