Филип Керр - Мартовские фиалки

– Доброе утро, – поздоровался я, но в эту минуту в прихожую своей кошачьей походкой вошел дворецкий, и внимание Ильзы переключилось на него. Он помог ей снять шубу.

– Фаррэй, где мой муж?

– Господин Сикс в библиотеке, мадам.

Тут у меня глаза полезли на лоб. Когда узнаешь, что такая богиня замужем за уродливым гномиком, которого я только что оставил в библиотеке, лишний раз понимаешь, что значит власть богатства. Я смотрел, как она идет к двери, ведущей в библиотеку: фрау Сикс – а я все еще не мог осознать до конца, что это жена Сикса, – была высокой, пышущей здоровьем блондинкой, с формами, столь же внушительными, как счет ее мужа в швейцарском банке. Ее рот был сердито сжат, а мои познания во френологии [9] Френология – антинаучная теория о связи между формой черепа и психическими особенностями человека. позволяли сделать вывод, что эта дама привыкла повелевать, особенно если дело касалось денег. В ее ушах совершенной формы сверкали бриллиантовые клипсы, а когда она проходила мимо меня, я почувствовал запах одеколона «4711». Только я подумал, что она, очевидно, вообще меня не заметит, как фрау Сикс посмотрела в мою сторону и холодно произнесла:

– Спокойной ночи, кто бы вы ни были.

И прежде чем я, в свою очередь, успел пожелать спокойной ночи ей, дверь в библиотеку захлопнулась. Я почувствовал, что у меня во рту пересохло. На часах было уже половина четвертого утра. В эту минуту появился Ульрих.

– Неудивительно, что он засиживается допоздна, – пробормотал я и вышел вслед за Ульрихом.

Когда я проснулся на следующее утро, на улице было пасмурно и сыро. Чтобы избавиться от отвратительного привкуса во рту, я выпил чашечку кофе, просмотрев утренний номер «Берлинер борзенцайтунг» [10] Берлинская биржевая газета. . С каждым разом статьи в этой газете, сплошь состоявшие из длинных, маловразумительных предложений, становились все более и более непонятными, похожими на речи Гесса [11] Гесс Р. – личный секретарь и заместитель Гитлера по партии. .

После завтрака я побрился и оделся и менее чем через час уже был на Александрплац=, центральной площади Восточного Берлина. По дороге на работу я собирался сдать белье в прачечную.

Если выйти на Александрплац [12] Площадь получила свое название в 1805 году в честь посещения Берлина российским императором Александром I. со стороны Нойе-Кенигштрассе, сразу заметишь два огромных административных здания: «Беролина-Хаус» с правой стороны и «Александр-Хаус» – с левой. На пятом этаже «Александр-Хаус» находится мое сыскное агентство, а на первом – прачечная Адлера, куда я и забросил свою белье, прежде чем подняться к себе наверх.

В ожидании лифта, я разглядывал небольшую доску объявлений. Здесь я увидел листовку, призывавшую вносить пожертвования в пользу фонда «Мать и дитя». Из другой я узнал, что партия настоятельно рекомендует всем гражданам посмотреть новый антисемитский фильм, а также вдохновляющую картину о фюрере. Обязанность вывешивать объявления на этой доске лежала на смотрителе здания, весьма предприимчивом господине Грубере. Он был не только ответственным за проведение мероприятий по охране здания от воздушных налетов, наделенным всей полнотой власти от имени Орпо, регулярной полиции порядка, но и осведомителем Гестапо. Я давно понял, что не в моих интересах ссориться с Грубером, и, так же как другие обитатели «Александр-Хаус», раз в неделю платил ему три марки, рассчитывая, что этой суммы достаточно для всех тех взносов, что без устали изобретает Немецкий трудовой фронт [13] Организация, учрежденная фашистскими властями вместо профсоюзов, запрещенных декретом от 2 мая 1933 г. , изымая деньги у населения.

Увидев, что дверь Грубера открылась и оттуда высунулась его физиономия цвета скумбрии холодного копчения, я выругался про себя, проклиная лифт, который тащился с черепашьей скоростью.

– А, господин Гюнтер, это вы? – сказал Грубер, выходя из своей комнаты. Он приближался ко мне, словно краб, утыканный острыми шипами.

– Доброе утро, господин Грубер, – сказал я, стараясь не смотреть ему в лицо. Он чем-то напоминал мне Макса Шрека в роли Носферату, причем сходство усиливалось от того, что костлявые руки Грубера двигались, как лапы умывающейся крысы.

– К вам пришла молодая дама, – сказал он. – Я проводил ее наверх. Думаю, что вы не возражаете, господин Гюнтер.

– Да...

– Я хочу сказать, что она все еще там, – продолжал он. – Она пришла полчаса назад. Я знаю, что фрейлейн Леман больше у вас не работает, поэтому я вынужден был сообщить этой даме, что не знаю, когда вы появитесь. Вы ведь никогда не приходите на работу вовремя.

На мое счастье, подъехал лифт, и я смог завершить этот монолог.

– Спасибо, господин Грубер, – сказал я и захлопнул дверь.

– Хайль Гитлер! – ответил он.

Когда лифт начал подниматься, я прокричал:

– Хайль Гитлер! – Таких людей, как Грубер, лучше лишний раз поприветствовать именем Гитлера, иначе не оберешься неприятностей. Но я надеюсь, что наступит день, когда я прищемлю хвост этой хитрой лисе – просто ради собственного удовольствия.

На пятом этаже, кроме моего агентства, располагались еще кабинеты «немецкого» зубного врача и маклера «немецкой» страховой компании, а также «немецкое» агентство по найму рабочей силы, которое направило ко мне секретаршу на временную работу. Я предполагал, что это она ожидает меня в приемной. Выходя из лифта, я надеялся, что это будет хотя бы не уродина, на которую нельзя смотреть без содрогания. Я не тешил себя надеждой, что мне удастся заполучить красотку, но, конечно, не хотелось бы иметь дела и с какой-нибудь змеей. Размышляя обо всем этом, я открыл дверь.

– Господин Гюнтер?

Она встала, и я окинул ее беглым взглядом. Ну что ж, не так молода, как хотел меня уверить Грубер (с виду где-то около сорока пяти), но и отвращения не вызывает. Может быть, слишком полновата (зад у нее был определенно массивным), но я предпочитаю именно таких. У нее были рыжие волосы, тронутые сединой на висках и макушке, которые она стянула в узел на затылке. Одета в костюм из простой серой ткани, и надо сказать, он вполне гармонировал с белой блузкой с воротником-стойкой и черной шляпой с загнутыми вверх бретонскими полями.

– Доброе утро, – сказал я, стараясь говорить как можно любезнее и пытаясь не показать виду, что еще не оправился от похмелья. – Вы, должно быть, моя новая секретарша. – Мне еще повезло, что я получил такую, на первый взгляд вполне приличную, сотрудницу.

– Фрау Протце, – представилась она, пожимая мне руку. – Я вдова.

– Примите мои соболезнования, – сказал я, приглашая ее в кабинет. – Вы, кажется, из Баварии? Из какого города? – Ее баварский акцент нельзя было спутать ни с каким другим.