Карен Мейтленд - Исчезающая ведьма

— Но его не будет в другом месте, — заверила я.— Мартин получит сообщение, что ему полагается приличное вознаграждение за выдачу мятежников в лице Гюнтера и его сына. Его вежливо попросят явиться в дом, чтобы забрать причитающиеся деньги, рано вечером, после возвращения Роберта домой. Лодочник ничего не заподозрит. В конце концов, вряд ли Роберт решится передавать ему деньги при свидетелях на складе. Да и Мартин не захочет, чтобы все знали, что он доносчик. Для обоих было бы лучшим вариантом сделать это в приватной обстановке, в доме Роберта. Мартин жаден до денег и непременно на это клюнет. Когда он придёт, то увидит, что двор пуст, а дверь в дом открыта. Он пройдёт в зал и обнаружит тело. Я вбегу следом и в ужасе попрошу его проверить, жив ли ещё мой любезный супруг. Затем, когда его руки будут перепачканы кровью, я выбегу во двор с криком о помощи. Он будет заперт в доме, как в ловушке. Даже если ему удастся сбежать, его непременно кто-то увидит в такое время, а я поклянусь на каждой реликвии Линкольнского собора, что лично видела, как Мартин вонзил нож в грудь моего мужа, когда Роберт пригрозил арестовать его за кражу. Стражники, которые приводили Мартина с сыном на склад, засвидетельствуют, что однажды уже арестовывали его. Ни у кого не останется сомнений в его виновности.

Приблизившись, я положила руку на пах моего возлюбленного, чувствуя, как его естество растёт и наливается под моими пальцами.

— А потом, дорогой Эдвард, никаких больше башен или кустов. Ты будешь раздевать меня в уютной постели Роберта.

Он наклонился и страстно поцеловал меня в губы.

— Вот за это я тебя и обожаю, дражайшая маман.

Сентябрь 1381 года

Коль на Воздвиженье у облепихи шип сухой, то будет урожай — как слиток золотой. Но если до Воздвиженья шипы дождём намочит — погибнет урожай иль червь его источит.

Глава 70

Бушующий шторм успокоится, если женщина скинет одежды и подставит ветру нагое тело. Поэтому на носу корабля часто устанавливают фигуры обнажённых женщин, дабы усмирить волны и унять бурю.

Линкольнский замок

За тяжёлой деревянной дверью раздалось бряцание металла, когда тюремщик перебирал связку ключей на массивном кольце в поисках нужного. Арестанты сели, положили руки на колени и склонили головы.

Гюнтер коснулся плеча сына.

— Проснись, бор.

Юноша завозился, просыпаясь, но отшатнулся, поняв, кто его разбудил, и тоже сел. Всякий раз, наблюдая его реакцию, Гюнтер чувствовал, как умирает ещё одна частичка его сердца. Он и представить себе не мог, что однажды увидит, как сын шарахается от него со страхом и ненавистью. Гюнтер читал это по лицу мальчика, наблюдая, как меняется его выражение при виде отца.

Дверь открылась, и заключённые с тревогой переглянулись. Это всё? Свершится суд, и их жизни прервутся?

— Может, моя непутёвая жёнушка наконец-то подняла свою задницу и испекла пирог, — произнёс Мак с надеждой. — Проклятье!

Гюнтеру было его жаль. С первого дня никто не принёс ему ни крошки съестного. Гюнтер подозревал, что жена Мака всё же присылал кое-какую еду, но та шла прямиком в брюхо стражника Хоба. Если верить россказням охранников, его дочь вечно ошивалась возле ворот, поджидая Хоба. Остальные арестанты делили с ним ту скудную снедь, что присылали им семьи, иногда даже тюремный надзиратель, сжалившись, приносил корку, срезанную с подгоревшей буханки или кость с чудом уцелевшим на ней ошмётком окорока. Казалось немыслимым, что собственной семье наплевать на его лишения.

Нони, как ни презирала мужа, по-прежнему исправно присылала еду для него и Ханкина, каждый день совершая утомительную прогулку к замку через Линкольн. Но Гюнтер терялся в догадках, долго ли она сможет их кормить, да ещё Коля и Рози, когда окончательно закончатся деньги.

Она продала плоскодонку? Всё лучше, чем ждать, когда её конфискуют люди короля, едва вынесут приговор, ведь деньги легче спрятать. Если она покинет Гритуэлл до суда, забрав с собой Коля и Рози, то денег от плоскодонки хватит, чтобы всем троим провести предстоящую зиму в тепле, с призрачным шансом начать всё сначала. Именно это он и хотел ей сейчас сказать. Он должен был предупредить её о грядущих последствиях, сказать, как следует поступить. Опять он их подвёл.

Несмазанная дверь застонала и отворилась. Лицо Мака вытянулось, когда он увидел, что в руках у тюремщика ничего нет, кроме связки ключей и деревянной ноги Гюнтера, которую тот нёс под мышкой. Второй стражник вошёл в камеру, угрожающе поигрывая увесистой дубиной, наглядно демонстрируя, что станет с любым заключённым, вздумавшим артачиться.

Тюремщик протиснулся между Гюнтером и Ханкиным, швырнув деревянную ногу лодочнику на колени.

— У тебя сегодня счастливый день, бор. Отправишься на небольшую прогулку.

Волнение пробежало по лицам арестантов. Как бы яростно каждый из них ни молился, чтобы выйти отсюда живым и невредимым, страх перед худшей участью явственно читался на их лицах.

— Куда вы его уводите? — спросил Мак, наклоняя вперёд. — Неужто судьи прибыли?

— Его хочет представитель короля, — равнодушно ответил тюремный надзиратель. — Видать, вскрылись новые отягчающие вину обстоятельства.

Гюнтер нацепил деревяшку на культю, пока тюремщик возился с замком кандалов, приковывающих его здоровую ногу к колонне. Наконец, железный браслет соскользнул с лодыжки, и Гюнтер почувствовал приятное покалывание, когда кровь вновь начала поступать в затёкшую ногу. Он наклонился, чтобы растереть её, но тюремщик рывком поднял его на ноги.

— Поторопись, бор! Ты же не хочешь, чтобы старый ублюдок окончательно сбрендил, пока ты тут канителишься.

Гюнтер заковылял к двери. Его здоровая нога подломилась, и тюремщику пришлось подхватить его, чтобы удержать в вертикальном положении. Гюнтер обернулся, уставившись в спину Ханкина.

— А как насчёт моего сына? Разве он тоже не под следствием?

— Насчёт парня не было никаких распоряжений. Мне приказали забрать только тебя, больше никого.

Гюнтер отчаянно пытался что-нибудь сказать сыну. Назад он может уже не вернуться. Возможно, они видятся в последний раз.

— Ханкин? Ханкин, сынок, прости меня! Прости меня за всё!

Но мальчик и ухом не повёл, будто и не слышал.

Гюнтер сразу сник, позволив стражникам вытолкать себя в узкий коридор. Там они постояли некоторое время, пока стражник запирал дверь. Едва она закрылась, как Гюнтер услышал сдавленный крик: «Не трогайте моего отца! Пожалуйста, не делайте ему больно!»

Один стражник шёл впереди, другой подталкивал сзади, и Гюнтеру пришлось поспешить, следуя через коридор и вверх по винтовой лестнице. Его так шатало, что несколько раз он поскользнулся, больно ударившись коленом о каменные ступени. Собственное бессилие даже его самого раздражало. Он с самого детства мог постоять за себя и гордился этим.