Карен Мейтленд - Исчезающая ведьма

Роберт внимательно посмотрел на него, и нога Гюнтера едва не подломилась под этим пристальным взглядом, он с трудом удержался, чтобы не рухнуть на пол. Но Гюнтер проявил выдержку, ему не хотелось, чтобы кто-то подумал, будто он унижается и умоляет, словно последний трус.

Роберт остановился и, поднявшись на помост, уселся за стол. Он разгладил пергамент, проведя по нему пальцами. Затем, взяв со стола заострённую палочку, принялся подчищать написанное в документе. Сдув соскобленные чернила, он окунул перо в чернильницу и написал на пергаменте два имени. Не проронив ни слова, Роберт прошёл через комнату и вызвал стражников. На Гюнтера он даже не взглянул.

Гюнтер почувствовал, как мороз пробежал у него по коже, проняв до костей. Как он вернётся назад и скажет сыну, что ничем ему не помог? Он не держал обиды на мастера Роберта — это всё равно, что овце сетовать на волков за их вечный голод. Скорее волк пощадит ягнёнка, нежели богатый проявит милосердие к бедняку. Гюнтер давно уже не рассчитывал на чьё-то сострадание. Если он и держал на кого обиду, то только на себя — за то, что был дураком и не жил по принципу «хватай всё, что плохо лежит, пока за тебя это не сделали другие».

Когда стражники уже выводили его, он снова развернулся к Роберту.

— Хотя бы мальчика, пощадите мальчика!

Но Роберт словно не слышал его.

— Когда освободите этого человека и его сына, пришлите ко мне пристава, — сказал он, обращаясь к стражникам. — Нужно арестовать ещё двоих.

Стражники застыли, словно их пригвоздили к полу.

— Освободить их, мастер Роберт? Но их имена значатся в списке мятежников.

— Похоже, вы арестовали не тех. Ни этого человека, ни его сына никогда не было в списке. Вы читать-то умеете?

Стражники переглянулись, качая головами. Конечно же, они не умели читать. К чему им это?

— Вы должны были арестовать Мартина Уошингборо вместе с сыном. Исполняйте приказ. Освободите этого человека и его сына.

Глава 71

Семь свистунов — души проклятых, что кружат над землёй подобно птицам. Всякий раз, услышав их крик, знай: смерть и бедствия последуют за ними, это так же точно, как то, ночь следует за днём.

Линкольн

Гудвин притаился на вершине холма за городскими воротами и ждал восхода луны. Дорога за стеной в этот час была пустынна, не считая пары бродячих собак, зарычавших, почуяв его. Гудвин швырнул в них камнем, и они, скуля, исчезли во мраке. Он пересёк тропу и взглянул через край утёса на травянистый уступ, теперь отливавший серебристо-серым при свете звёзд. В глубине долины драконьими глазами светились красные огоньки далёких домов.

Гудвину потребовалось не одна попытка, прежде чем, набравшись храбрости, он прыгнул во тьму. Нога поскользнулась на влажной после дождя траве, и он съехал почти до самого края уступа, пока не затормозил. Его распростёртое на траве тело била нервная дрожь при мысли о том, что он был всего на волосок от смерти. Монашеская ряса была явно ему велика, но этим вечером он специально облачился в неё. Эта одежда словно освящала возмездие, которое он собирался сегодня свершить. Он был оружием в руках божественного правосудия.

Боясь подняться, чтобы снова не соскользнуть, Гудвин подполз к кустам и проник в скрытую за ними пещеру. Внутри царила непроглядная темень, словно незримый занавес скрыл лунный свет. Гудвин судорожно ощупывал пространство вокруг, пока пальцы не наткнулись на урну. Его пальцы ощутили высеченное на ней изображение уробороса, огромного змея, кусающего собственный хвост.

Гудвин улыбнулся про себя. То, что он наткнулся именно на этот символ, было добрым предзнаменованием, ведь именно такую форму имел тот самый перстень, которым ведьма ловко одурачила его отца, заставив того поверить в гибель единственного сына. Её дочь должна умереть здесь, среди этих погребальных урн. Павия заслужила, чтобы у неё отняли единственного ребёнка, как до этого она поступила с его отцом. Гудвину хотелось, чтобы она сполна хлебнула материнского горя, прежде чем дьявол утащит её в пекло с горящей серой. От адских мук её не спасут ни мольбы, ни щедрый выкуп, который она когда-то отказалась за него заплатить.

Гудвин чётко спланировал свои действия. Он подумывал воспользоваться кинжалом, но в темноте не смог бы точно рассчитать удар. Помимо этого, нельзя забрызгаться кровью — вдруг его увидят стражники или какие-нибудь иные ненужные свидетели. Но больше этого он боялся злого духа, живущего в той девчонке, который мог овладеть любым, на кого попадёт её кровь.

Придётся её задушить. Но одной рукой затруднительно придушить даже ребёнка. Гудвин достал из монашеской сумы кусок верёвки. Потребовалось некоторое время, чтобы соорудить из неё широкую петлю. Он наловчился одной рукой и зубами выполнять кое-какие движения быстрее, чем люди со здоровыми руками. Гудвин рассчитывал, что его скроет темнота, и он сделает свое дело прежде, чем девчонка успеет сообразить, что произошло.

Накинуть верёвку девчонке на шею, потянуть за конец здоровой рукой, пока петля не затянется на её тощей шейке. Продолжать тянуть, пока она не свалится на землю. Придавить её коленями, используя обрубок руки как рычаг, прижать тело к земле, всё туже и туже затягивая петлю, пока она не умрёт.

Он репетировал это много раз, пока не научился затягивать петлю так быстро, что у девчонки не оставалось ни малейших шансов высвободиться. Когда она перестанет биться в конвульсиях, уже будет некуда торопиться. Убедившись, что она мертва, нужно сбросить её тело со скалы, чтобы она рухнула на крыши тех домов внизу, а её кости разлетелись, словно глиняные черепки. Люди отнесут эти жалкие останки Павии, а он в это время будет наблюдать со стороны, чтобы слышать её вопль.

Гудвин вздрогнул, услышав скрежет перекатываемых камней — кто-то перелезал через край утёса. И тут она возникла перед ним, тёмный силуэт на фоне посеребрённого луной травянистого утёса. Он видел отражение звёзд у неё в глазах, но темнота скрывала её лицо.

— Ты получила... моё послание? — спросил Гудвин сбивающимся от волнения голосом.

В качестве ответа Леония показала голову золотого вепря, зажатую между большим и указательным пальцем. Драгоценность переливалась в бледном, как кость, лунном свете, ореолом обрамляющем её стриженую голову.

Гудвин поманил её к себе.

— Я очень давно знаю твою мать... Мы ведь, родня... Я мечтал встретиться с тобой после стольких лет разлуки. У меня для тебя подарок, сестрёнка. Твоей матери он не понравится, но я-то знаю, ты умеешь хранить секреты.

Он понадеялся на любопытство и жадность Леонии. Но если она что-то заподозрит, то, убегая, ей придётся вскарабкаться обратно по скале, а в это время Гудвин сзади набросит ей петлю на шею.