Борис Акунин - Князь Клюква [litres]

Ударили по рукам. Сладились.

Вот теперь, с забродской дружиной, из похода, пожалуй, мог выйти прок. Если очень сильно повезет.

Дикое поле начиналось сразу за пограничной рекой Смертью, которая называлась этим страшным именем с незапамятных времен, когда еще никаких половцев не было и по бесконечной равнине бродили другие хищники, печенеги. Их прогнал мудрый Ярослав, великий прапрапрадед, и после этого целых тридцать лет Русь жила спокойно, не ожидая с востока напасти. Про те блаженные, сытые годы можно прочесть в летописях, но верилось с трудом: как это возможно, чтобы за Смерть-рекой не ходили грозовые тучи, не рокотали громы, не посверкивали молнии?

Во времена прапрадеда Святослава из неведомых глубин Степи налетела новая саранча и с тех пор всё терзает, терзает русскую землю, насланная за грехи и распри неразумных потомков Ярослава. Иногда, редко, им удавалось меж собой договориться, собрать союзную силу – и тогда орды отступали, но такого давно уже не случалось. В недавние годы галицкий князь Роман, орел высоколетящий, ходил на половцев с большой ратью, южнее здешних мест, но курени поднялись и ушли, растаяли в бескрайних просторах. Мощный кулак рассек пустоту. Чести от того похода обрелось немного, добычи – и того меньше. Трудно воевать с врагом, у которого нет ни настоящих городов, ни деревень, ни пашен. Будто на тучу комарья машешь мечом.

Борис был прав в одном: ударить малой силой, пусть немощно, но зато быстро – только так можно досадить степным кровососам.

Шли хоть и споро, но без спешки – только в темное время. Пересекли Смерть-реку после заката, всю ночь двигались не останавливаясь, а перед рассветом спрятались в балке. Костров не разводили, оружием не звенели, морды коням обмотали тряпьем, чтоб не ржали. По краям оврага залегли дозорные.

Весной или в начале лета на свежей зелени от копыт и колес остался бы след, но на исходе августа трава лежала желтая, сухая, мертвая, а голые места, где песок, войско обходило стороной. Путь указывали забродские проводники – они знали здесь каждую пядь.

Первый переход и первая дневка получились удачными. Половцы врага не заметили.

На следующую ночь было то же: шли скоро и бесшумно, без отдыха. Отмахали верст сорок. В предутренних сумерках затаились в двух соседних балках – слева свиристельцы, справа забродцы. Еще бы один ночной бросок, а там и до Улагая рукой подать.

Дружинники с ополченцами расположились по тенистой стороне оврага. Солнце, поднимаясь в небо, палило всё жарче, а воды было мало – только та, которую привезли в кожаных бурдюках. Зато еды хватало. В двухколесных тележках лежало тысяча двести пайков, пятидневный запас на двести сорок человек. Ингварь сам придумал: быстро, удобно. В мешочке вяленая говядина, сухари, репа, морковь.

Жуя тугой лоскут мяса, Ингварь поднялся по склону. Там, притаившись в буйном ковыле, сидел Борис, всматривался в даль.

– Ты? – коротко обернулся он. – Что-то у забродцев шумно…

В самом деле, из соседней балки, до которой было шагов триста, доносились голоса. Лязгнуло железо, кто-то громко выругался.

– Союзнички косоглазые… – процедил Борис. – Одно название что русские. Я чего опасаюсь. Когда мы с Тагызом сойдемся, не ударит нам Юрий в бок иль в спину?

– Может. Если битва неладно пойдет…

– Гляди! – вскрикнул брат.

Из оврага, в котором сидели забродские, скачком вылетел всадник на низкорослой половецкой лошади. Наметом понесся в эту сторону.

Солнце светило в глаза – больно смотреть. Ингварь вскинул к бровям ладонь.

Это был Юрий.

Борис крякнул:

– Эх! Что ж он, собака, явью скачет, по открытому?!

Забродский князь разглядел братьев за ковылем, осадил коня. В седле он сидел по-степняцки: одна нога согнута в колене, лежит поперек холки.

– Заметили! – крикнул он. – Двое каких-то! Рысью ушли, не догнать. Теперь таиться нечего. Трубите в рог, свиристельские! Напрямки к Улагаю пойдем! Поспешать надо.

Как действовать на такой случай, было заранее сговорено. Все конные, полсотни забродских и двадцать свиристельских, погнали вперед – обложить Улагай, чтоб Тагыз-хан не поспел увезти в дальнюю степь обоз с добром. С всадниками ушли Борис и Юрий. Ингварь с Добрыней и забродский боярин Тучка повели пешее войско, скорым шагом, но не выматывая. Пройти оставалось верст сорок или сорок пять.

Привычные к военному ходу дружинники двигались быстро и уставали мало, но ополченцы скоро начали задыхаться, растягиваться длинной вереницей. Поэтому Добрыня велел делать остановки. Через три часа устроили первый привал. Отшагали еще два часа – пообедали. Здесь опытный Путятич дал людям поспать до заката, не стал томить самым тяжким, предвечерним зноем. Зато потом, по прохладе пошли легко и до рассвета остановились только однажды, возле чудом не пересохшей речки – попить и освежиться.

Несколько раз во тьме стучали копыта. Однажды над головами просвистело несколько стрел, но никого не задело. Близко кружили половецкие разъезды. Колонна сбилась плотней. Нужду, кому приспичит, справляли не отходя в сторону – боялись.

А когда небо на востоке побледнело, из сизой мглы навстречу выплыл огромный всадник – Борис. С ним Шкурята и еще несколько рытарей.

– Всё готово. Только вас и ждали! – весело объявил брат. – Ну, орлы-соколы, будет нынче потеха! Попался Тагыз! Возьмем, никуда не денется!

Послушав брата и оглядевшись на местности, Ингварь понял, что не больно-то Тагыз и попался, а «взять» его будет ох нелегко.

Захватить Улагай врасплох не получилось. Хан не успел скрыться в степи, но изготовиться к обороне времени у него хватило.

Отсидеться в городе ему было нельзя – ни стен, ни валов половцы не ставили, но неподалеку возвышался большой курган с плоской, выровненной веками и ветрами верхушкой. Там и засел Тагыз, поставив повозки кольцом, а лошадей отогнав прочь.

Воинов у хана было немного: сотня отборных ланганов и еще сколько-то улагайских жителей. Остальные половцы, прихватив баб с ребятишками и забрав скот, ушли. Город стоял пустой, но кому он нужен? Кибитки да глинобитные лачуги, брать там было нечего.

А вот в повозках, которые Тагыз не захотел бросить даже ради собственного спасения, по словам Бориса, хранились несметные сокровища. На телегах стояли мощные самострелы, бившие на пятьсот шагов, а если подойти еще ближе, половцы начинали стрелять из луков так густо, что рябило в глазах.

На военном совете, в котором участвовали три князя и два боярина, говорил всё больше Борис. Остальные слушали.

– Медлить нельзя, – рубил он воздух ребром ладони. – Курган надобно взять не поздней полудня, не то подойдет ближний курень, что кочует в тридцати верстах к югу, и ударит по нам с тыла. На то у Тагыза и расчет – отсидеться до подмоги. В ханской охране сотня латных дружинников. Простых нунганов, может, против того вдвое, но они бескольчужные и хороши только стрелы пускать, в сече от них проку мало. Нам бы внутрь кольца прорваться, а там покрошим их мечами и топорами, переколем копьями.