Наталья Павлищева - Черная башня

Потом у Козимо были долгие беседы с Аретино и Поджо по пути в Констанц, когда больше, чем в доме Никколи, приоткрывалась завеса тайны прошлого величия Рима. Вспоминались слова Аретино, что люди прошли уже все, и если бы мы учитывали их опыт, пользовались им, а не оставляли гнить в земле, то продвигались бы вперед куда быстрей.

И Бруни, и Браччолини, и Никколи, и Росси, и Салютати одержимы идеей возродить былое величие Рима. Это хорошая одержимость, но как возрождать, если Рим не просто в разрухе, он словно мяч в игре — кто захватит, тот грабит. Римская империя была сильна своим единством, а что теперь?

Однажды Козимо задумался — смогла бы Флоренция стать новым Римом, и понял, что смогла бы. Ей, как и всей Италии, мешает одно — отсутствие единства. Республика — хорошо, но выбранный на два месяца человек ничего не успевает сделать, следующий гонфолоньер, едва привыкнув и вникнув в суть дел, вынужден уступать место другому. Конечно, многие избираются раз за разом, вернее, чередуясь между собой, но знают, что это ненадолго, а потому осторожны.

Но главные размышления были не о том — не давало покоя увиденное и услышанное в Констанце. Нет, не сырой каменный мешок, не щипцы и крюки на столе у кардинала, даже не костер Гуса вспоминал он. Козимо пытался осознать что-то самое важное для себя, что-то, что пока ускользало.

Его, банкира, не волновало учение Уиклифа, проповеди Гуса и даже его сожжение, во всяком случае, волновало не больше, чем других. Молодой Медичи почему-то был уверен, что он сильней кардинала Доменичи. Эта внутренняя уверенность и не давала покоя.

Чем же сильнее, ведь зависел и зависит от злой воли епископа Рагузского? Конечно, можно не возвращаться в Констанц, передать письма с кем-то другим, даже Коссу можно выкупить, не покидая Флоренцию. Но не в том сила Медичи, не в возможности спрятаться в норку в родном доме. Тогда в чем? Что-то подсказывало, что кардиналы зависят от него и таких, как он, даже больше, чем они сами от церкви. Что-то решилось в Констанце помимо вопросов веры и смещения пап.

Воде, которая уже наполнила чашу доверху, достаточно единственной капли, чтобы пролиться целым маленьким водопадом. Так и с мыслями и выводами. Долгие размышления накапливаются, словно вода в такой чаше, чтобы потом осенить догадкой.

Козимо понял: в Констанце встретились словно два мира хозяев — мир кардиналов и епископов и мир тех, в чьих руках финансы. И неизвестно, что важней для Европы, выборы нового папы или вот эти их встречи с мальчишкой Якобом Фуггером, потому что папы будут кормиться из рук людей его круга и его интересов. Договоренность об открытии отделений банка по всей Европе, о новых торговых и денежных потоках куда важней бесконечных теологических споров, а значит, они сами важней кардиналов. Европа стала иной, она не стала единой, но после долгих столетий разъединенности ее сделают таковой не люди в рясах, а люди с кошелями на поясах. Банки вывели торговлю на новый уровень, ведь исчезла необходимость под страхом быть ограбленными возить с собой золото. Торговля выведет на другой уровень и производство, если есть спрос, будет и предложение. И Европа поднимется после всех войн, эпидемий и разъединенности.

А величие Рима?..

Нет, это будет величие Флоренции! Возрождение начнется с его любимого города. Уже началось, потому что там жили Петрарка, Данте и Салютати, живут Никколи и Росси, оттуда Аретино и Браччолини, да мало ли кто. В конце концов, там Медичи!

В темноте ночи в Альпах молодой Козимо Медичи вдруг ясно, как днем, увидел свое предназначение, будущее своей семьи и всей Флоренции.

Антонио с тревогой смотрел на патрона, который снова не спал, а стоял, задрав голову и разглядывая черное звездное небо.

— Господи, прав ли я?

Откуда-то сорвалась и полетела яркая звезда.

— Загадывайте желание, мессир Медичи, — посоветовал Антонио.

— Уже загадал.

Какое? Неизвестно. Если произнести желание вслух, оно никогда не сбудется.

Заехать в монастырь за ларцом с тиарой не получилось, их сопровождал соглядатай. Впрочем, Козимо иного и не ждал.

В Констанце, когда они уже заканчивали укладывать вещи в дорогу, к Медичи подошел молодой человек с простой просьбой:

— Синьор Медичи, мне сказали, что вы едете во Флоренцию. Не могу ли я присоединиться к вам? Я никогда не бывал во Флоренции, дороги не знаю, к тому же путешествовать одному опасно. Если нужно заплатить, я готов.

Что-то в облике этого юноши показалось Козимо знакомым, причем это что-то настораживало. Медичи привык доверять не только расчетам, но и предчувствию, а сейчас оно подсказывало, что отказывать нельзя, но нужно быть предельно осторожным.

— Хорошо, поедете с нами. Платить ничего не нужно, я же не гарантирую вам отдельную охрану. Я распоряжусь, чтобы вам выделили место на ночлеге. И вы правы, путешествовать нынче опасно, причем не только в одиночку.

Спутникам Медичи не понравилось присутствие незнакомца в караване, но Козимо успокоил:

— Синьор… простите, я не спросил ваше имя…

Тот поспешно ответил:

— Джованни…

— Джованни… а фамилия?

— Джованни… Салютати.

— О, вы из прославленной семьи маэстро? К кому вы едете, синьор Салютати?

— К… Альбицци.

Козимо с трудом удалось спрятать улыбку, настолько явна ложь юноши. Он назвал первые пришедшие на ум имена. Теперь у Медичи не было сомнений, что юноша подослан, и он даже вспомнил, где видел это лицо — мельком в окружении Доменичи, когда водили на допрос. Юнец был в рясе и с тонзурой, а сейчас волосы сбриты совсем, надет парик, который страшно мешает.

— Синьор Джованни Салютати едет к Альбицци. Я думаю, мы вполне можем дать ему место в своем караване и приют у костра на привалах. А взамен он расскажет нам о семье великого Колюччо, не так ли? Кстати, что связывает семью Салютати с Альбицци, ну если не считать Флоренцию?

Все следующие дни Козимо как мог доводил юнца до срыва, расспрашивая о семействе Салютати. Сначала он надеялся, что тот поймет, что его разоблачили, и повернет обратно, но, видно, наказ Доменичи был строгим, лже-Салютати потел, краснел, бэкал, мэкал, но упорно не отставал.

Когда стало ясно, что посетить монастырь и забрать ларец не удастся, Козимо махнул на все рукой и вволю поиздевался над надсмотрщиком. Неподалеку от Флоренции он подозвал к себе юношу и посоветовал:

— Вы только во Флоренции никому не говорите, что вы Салютати. Родственнику надо бы знать о великом Колюччо то, что известно каждому флорентинцу. И об Альбицци тоже не говорите, там разбираться не будут, кто именно и почему поручил вам следить за мной, решат, что шпионите за ними, и… Альбицци — семейство жестокое, сгниете в тюрьме, пока ваш наставник поймет, где вы.