Наталья Павлищева - Черная башня

За время Собора все так перевернулось, доходы и расходы перемешались и изменились, что, даже увеличься доходы, никто не сможет понять, какими они были раньше. К тому же у Коссы одной из главных статей дохода была продажа индульгенций, а это никому не подотчетно, только ему и Медичи. Косса не дурак и будет молчать, а если дурак, то…

И последнее — Рим.

На Риме Спини и надорвутся. Папа Мартин в патриотическом запале денег жалеть не станет, ему нужна не просто видимость деятельности, но действительно строительство и ремонт, то есть большие, даже огромные средства. Медичи останется только наблюдать.

Говорят, если долго-долго сидеть на берегу реки и смотреть на текущую воду, то можно дождаться, когда по ней проплывет труп твоего врага. К приезду во Флоренцию Козимо был убежден, что им с отцом так долго крушения банка Спини ждать не придется.

Помимо предстоящих сумасшедших расходов на восстановление полуразрушенного Рима, Спини наверняка придется выдавать столь же безумные кредиты ненадежным клиентам из числа кардиналов. Козимо даже уже знал, каких. Медичи останется только отказать этим неплатежеспособным обладателям красных сутан, мотивируя, конечно же, простым отсутствием средств из-за трат на освобождение Коссы. А новый банкир курии отказать не сможет, иначе зачем он нужен?

Интересно, как надолго хватит Спини?

Джованни слушал сына сосредоточенно. Он понимал, что отец-банкир проигрывает сыну-политику. Он сам никогда бы не рискнул вот так запросто решать судьбы пап — бывшего и нового. Приходилось признать, что сын не только пошел дальше отца, но превзошел все самые смелые отцовские мечты. Только бы Козимо не увлекся чересчур политикой в ущерб банку.

Но Козимо тут же доказал, что политика денежным заботам не помеха. Он, как обычно, по памяти назвал суммы, которые взял сам и дал кому-то, проценты, которые придется уплатить при возврате, соотношение валют и выросшие благодаря Собору цены на шерсть и шелк.

— Наше счастье, что богатые люди любят красивую одежду, а небогатые стремятся им подражать.

Несмотря на взятые в долг деньги на выкуп Коссы и расходы, которые понес Козимо за время своей поездки (в расходы он включил и щедрые взятки «за дружбу»), Медичи все равно остались в плюсе. Недавно открытые новые конторы в разных городах уже начали приносить доход.

И все-таки оставался вопрос, который Джованни желал и не решался задать сыну. Этот вопрос касался кардинала Доменичи. Не решался потому, что боялся услышать ответ… Но как ни тяни…

— Козимо, я много лет занимался ростовщичеством, как бы иначе это ни называл. Бывало, разорял и безжалостно выгонял людей, если они совершали крупные ошибки и не желали исправлять. Я дал деньги Коссе, подкупал кардиналов, совершил много грехов… Но я никогда не опускался до убийств.

Козимо выпрямился, ответил чуть охрипшим голосом:

— Доменичи не оставил мне выбора, отец.

Несколько бесконечных, тяжелых для Козимо мгновений Джованни де Медичи молчал, потом так же хрипловато произнес:

— Не рассказывай об этом на исповеди.

Джованни сообщил сыну еще одну новость:

— Бенедетто болеет. Жалуется на боль в груди.

— Полагает, что дни его сочтены?

— И, боюсь, недалек от истины. Его сыновья не станут заниматься банком.

— Будем выкупать?

— Сейчас это было бы несколько подозрительно, — вздохнул Джованни.

— Значит, мессиру Барди придется немного задержаться на этом свете. Сейчас надо позаботиться о Коссе.

— А что со Спини?

— Пусть пока радуются, тем горше потом будет разочарование.

— Ты готов сожрать двоюродного дедушку вместе с пряжками башмаков? — изумленно поинтересовался Джованни.

— Не подавлюсь! — передернул плечами Козимо.

Козимо не стал рассказывать отцу обо всех перипетиях освобождения Коссы, Джованни все больше старел и оставался у власти только в банке, семьей твердой рукой правила Наннина, а остальными делами уже пятый год — старший сын. К тому же Джованни де Медичи был умным банкиром, прекрасным купцом, но никогда не обладал даже долей хватки и жесткости, которую уже имел, но тщательно скрывал Козимо. Его стальная рука, способная взять за горло любого, всегда была облечена в бархатную перчатку, чтобы эту сталь скрыть. Не дай бог ощутить на своем горле хватку металла, но как же повезло тем, для кого это всегда был только бархат.

Впрочем, если не считать Донателло и дружбы с равными вроде Никколи, Браччолини и Аретино, остальным счастливчикам только предстояло появиться на горизонте Козимо. Без этих счастливчиков было бы невозможно Возрождение, но о них позже…

А пока Козимо де Медичи спасал бывшего папу и бывшего пирата Бальтазара Коссу, убеждая отца выступить в роли дипломата для примирения Коссы с папой Мартином. Джованни не понимал, зачем это нужно, но уже доверял сыну настолько, чтобы согласиться с его придумками.

Утром после жарких ночных объятий Контессина вдруг чуть лукаво заявила:

— Я хочу тебе что-то показать…

— Что?

— Не скажу, сам увидишь. — Но почти сразу не выдержала и проболталась: — Мы с Лоренцо закончили ремонт в нашем доме.

— Вы с Лоренцо?

— Да. Я придумывала, а он помогал мне следить за тем, как выполняют работы. Пойдем сегодня посмотрим?

Лоренцо на вопрос брата замотал головой:

— Там Контессина приказывала, я только с важным видом кивал.

Контессине очень хотелось сделать мужу подарок, и она много сил и средств вложила в ремонт старого палаццо Барди, составлявшего ее приданое. В доме отремонтированы все камины, заново оббиты стены, заменены панели, обновлены окна. С любовью обставлен каждый уголок, особенно постаралась она в спальне, кабинете Козимо и комнате Пьеро.

Наконец-то они смогут жить отдельно от родителей и в спальне чувствовать себя свободно, не боясь, что слишком громкие возгласы услышат Джованни и Наннина или насмешник Лоренцо. Джиневра тоже мечтала о своем доме, но пока это было невозможно.

Козимо смотрел на гербы Медичи, которые Контессина разместила на фасаде, помня о его желании, и вспоминал о сорванных слугами Коссы гербах папы Евгения. Может, не стоило так выпячивать? Но Контессина радовалась, словно ребенок, что может угодить мужу, и он заставил себя улыбнуться. Козимо вдруг поймал себя на том, что чувствует себя не на шесть, а на все двадцать шесть лет старше Контессины. Четыре года постоянного напряжения и буквально борьбы за жизнь превратили молодого человека не только в мудреца, но и в циника. И показывать это жене вовсе не хотелось.

Отремонтировали и обставили дом прекрасно, Контессина сияла, видя, что муж одобряет каждую ее задумку и исполнение. Козимо нравилось, значит, она не зря провела столько времени, сначала представляя каждый уголок, а потом следя за претворением в жизнь своей фантазии. Все получилось достаточно строго и скромно, ведь Медичи не приветствовали роскошь, но очень добротно и с хорошим вкусом.