Юлиан Стрыйковский - Пришелец из Нарбонны

— Червяки, гусеницы! И это о народе, который родил Христа! Какой народ может сравниться с Израилем?

— Гордыня еврейская! Бог выбил скипетр из рук Израиля и передал его нам, ибо Израиль согрешил. Бог отвернулся от Старого Завета и дал миру Новый…

— …который велит сжигать на костре. Поступайте так и впредь, вы, добрые судьи! — Эли повысил голос. — Для толпы вы будете еще милее, если принесете ей нас в жертву. Так мучайте же нас, пытайте, приговаривайте к смерти, уничтожайте! Ваша несправедливость — доказательство нашей невиновности! — Эли говорил все громче и громче, пока не перешел на крик. — Поэтому Господь разрешает, дабы терпели мы эти муки!.. Идет борьба между человеческим и Божьим. Когда вы нас приговариваете, Бог нас избавляет.

— Я как будто бы слышу слова наших мучеников… Но они относятся только к христианам.

— Они относятся ко всем преследуемым.

В келью заглянул сутулый брат-монах. Инквизитор жестом приказал ему удалиться. Монах, кланяясь, попятился назад. Дверь за ним бесшумно закрылась.

— Послушай, что я тебе скажу, и прими это близко к сердцу, — инквизитор заслонил свои глаза от мерцания свечи узкой сухой ладонью. Прищурившись и не спуская с Эля взгляда, он наблюдал за малейшим движением его лица. — Не впервые евреи в синагогах бросают проклятия Христу, а раввины в своих молитвах призывают к возмутительным вещам. Во время восстания Бар-Кохбы евреи устроили резню христианам, кроваво их преследовали. Сегодня Церковь отстаивает свою чистоту, а, возможно, и само существование, защищает себя от заразы, ибо трещины превращают каменные стены в руины. Что за дьявольская мысль — свить гнездо в лоне Церкви, подняться на самые ее высоты, до епископов и кардиналов, дабы по условному знаку евреев выйти из брюха троянского коня. Было бы смертным грехом не истребить зла огнем, пока еще не поздно…

Эли молчал.

— Уклоняешься от ответа? Не хочешь контроверзы? Ибо вы всегда проигрываете. Так было и в Тортозе.

— Что можно ответить на ложь? Этим оружием отравлена не одна истина. В какой книге содержатся проклятия, бросаемые на Иисуса? Мало знать еврейский язык, следует еще уважать правду слова. Бар-Кохба считал христиан отщепенцами и изменниками народа… Я не уклоняюсь от ответа, но в нашем диспуте верх берет не правота, а сила. Так было и в Тортозе, где сила оказалась превыше всяких аргументов. Каждый довод уничтожался, как богохульство. У человека, которому грозит опасность, уста безмолствуют. Диспут возможен лишь между равными.

— Тебе ничто не угрожает, можешь говорить все, что хочешь.

— Во-первых, мысль должна брать верх над негодованием. Что же касается самой мысли, то ее отделяет от вас, христиан, пропасть.

— Сколько в тебе высокомерия! Ты похож на провозвестника, и мне было бы весьма огорчительно изменить свое решение. Братья-монахи в соседней келье только этого и ждут.

— Сегодня я видел человека, который пережил ад на земле. Только подумать: религия устраивает ад на земле!

— Бог ниспослал на грешников огонь Содома и Гоморры, дабы уничтожить зло на земле, — руки Сан-Мартина принялись перебирать бумаги на столе, отыскали гусиное перо. — Истребить зло огнем, — повторил он.

— Кто есть зло?

— Вопрос звучит не так. Мне казалось, что ты знаешь наши тексты. «Что такое зло?» — так ставит вопрос Блаженный Августин.

— Это было известно уже первому человеку. Бог сказал: «Вот Адам, он стал одним из нас, дабы познать добро и зло» [94] «Вот Адам, он стал одним из нас…» — Третья книга царств, 3, 9. .

— Многие искали ответа на вопрос, что такое зло, и не нашли его. А Святая инквизиция нашла. Зло — это то, что вредит моей вере.

Эли вновь увидел морщинистую шею, и его передернуло. Он опустил голову, не желая встречаться с инквизитором взглядом.

— Но заставлять верить под угрозой меча? Фома Аквинат предостерегал от насилия в вопросах веры. Августин считал, что человек может верить только добровольно. По-видимому, неверно полагать, что все, кроме нашей веры, есть зло, ересь, и, дескать, ересь — преступление.

— Еврейская гордыня, желающая поучать всех на свете!

Наступила тишина. Сквозь маленькое окошко видны были багровые пятна догорающих костров.

— Вчера на твоем месте сидел Мигуэль Таронхи, — сказал инквизитор. — Странно, еще вчера он жил, а сегодня его уже нет. А мог бы жить… Где она, эта граница между жизнью и смертью? Молодости некогда об этом подумать.

У Эли мороз пробежал по коже.

— Задумывался ли ты об этом, юноша?

Эли на какое-то мгновение заколебался:

— Да, минуту назад я подумал: один человек может лишить жизни другого.

— Верно. Иногда мы выручаем Бога, — инквизитор улыбнулся.

— Точно, — согласился Эли.

— Очень странно смотреть на живого, здорового человека, о котором знаешь, что завтра он погибнет.

— От руки человеческой.

— От Божьей.

— От Божьей, — повторил Эли.

— А тебе не приходит в голову, что и ты можешь завтра погибнуть?

— О себе я не думаю.

— А о ком?

— О Мигуэле и других.

— Око за око, зуб за зуб?

— Да.

— Если мы освободим тебя, тебе придется покинуть наш край и вернуться к себе в Нарбонну еще до конфирмации.

— Я приехал на конфирмацию. И до этого времени хочу остаться в еврейском баррио.

— Мы можем дать на это согласие. Там и встретимся. Во второй и, надо полагать, последний раз.

— Надеюсь.

Инквизитор прищурил глаза, но ничего не сказал.

— Я могу идти? — спросил Эли.

— Тебе должно быть известно, что вчера ко мне приходил раввин дон Бальтазар Диас де Тудела. Всю ночь провели мы в дискуссии. Веришь ли ты в силу человеческого слова?

— Не понимаю вопроса…

— Божье слово, воплотившееся в Христа, рассеяно, будто семя, среди людей, и благодаря этому все они пребывают во Христе. А значит, в самой природе человека уже заложена готовность к принятию христианской веры.

— Об искре Христовой говорил мне и фра Антонио, которого вы замучили насмерть.

— Разве ты не готов к тому, чтобы дать прорасти семени и в твоей душе?

Эли выдержал взгляд инквизитора.

— Не хочешь согласиться с правильностью неотразимых аргументов. Ты погружен в свою веру, как ныряльщик, которому уже недоступны ни звуки, ни свет. Неужели ты не хочешь открыться правде?

— Из двух противоположных суждений истинно лишь одно. Но правда в наши времена безоружна, а ложь вооружена. Именно так и можно их распознать.

— Ты видел толпу на площади Огня? Задумывался ли ты, откуда берется столько ненависти к вам? Будь на вашей стороне правда, живущая в сердце каждого, она отозвалась хотя бы у одного человека, как в Содоме.

— Не праведников видел я вчера, но жестокого зверя, взалкавшего крови. Никто не крикнул: «Не убий!» В Содоме не нашлось ни одного праведного. Лишь единственная девушка отвернула глаза — только это смогла она сделать. Ей были отвратительны ваши деяния, но она боялась, как бы ее не приняли за тайную еврейку, боялась сгореть на костре, как Мигуэль. А ненависть, окружающая нас… Разве Иосифа библейского не окружала ненависть собственных братьев, ибо из всех сыновей Иаков выбрал его, как Господь из всех народов выбрал Израиль?