Валерия Вербинина - Снежная роза

– Я всегда знаю, кто мне звонит, – сообщил Тардье. – Чувствую. А вы?

– Я… м-м…

Комиссар Буало на дух не переносил мистики, равно как и всего, что на нее смахивало. Трупы, улики и подозреваемые – штука материальная, а все прочее – выдумки романистов. Он считал следователя Тардье человеком вполне надежным, хоть и скучным, как расписание поездов, и то, что тот будто бы мог знать, не поднимая трубки, кто ему звонит, ставило Буало в неловкое положение.

Должно быть, на лице комиссара отразилось больше, чем следовало, потому что следователь усмехнулся краем рта и резким движением сдернул трубку с рычага.

– Алло! Да, мадам де Фермон… Нет, пока ничего нового. А, вам уже сообщили? Да, дело теперь ведет другой… Вы можете не беспокоиться, комиссар Буало – один из лучших в уголовной полиции… Разумеется, мы вам сообщим. Да, мадам. Конечно, мадам… Всего доброго.

Он повесил трубку, надел очки и с невинным видом воззрился на комиссара, который не знал, что и сказать.

– Пресса вам еще не докучает? – спросил следователь.

– Пока нет. Гренье умеет держать язык за зубами, как и я. Инспекторов я тоже попросил не болтать лишнего.

– Комиссар Гренье, вероятно, вам рассказал, как он пытался допросить мадам де Фермон, – усмехнулся Тардье. – По его словам, это худший тип свидетеля, который многое знает, но упорно не хочет ничего говорить, потому что пойдут слухи, будет затронута честь семьи, из шкафов вывалятся скелеты, о которых все и так в курсе, и прочее. Боюсь, что вам все-таки придется с ней побеседовать, иначе она замучит наше начальство жалобами.

– По словам Гренье, – не удержался комиссар, – дама больше всего боится, как бы ее муж не сбежал с другой. Прямо она этого не высказала, но по ее поведению и отдельным репликам он сделал именно такой вывод. Гренье даже посылал запросы на вокзалы и в аэропорты, не покинул ли де Фермон страну.

– Я немного знал этого господина, – задумчиво сказал Тардье. – Строго между нами, комиссар: он бы с легкостью бросил Раймонду, но только если бы его новая жена была богаче, моложе и родовитее. Разумеется, это лишь мое частное мнение, и вы вовсе не обязаны принимать его во внимание.

– Однако желающих стать второй мадам де Фермон не находилось? – спросил комиссар, которого заинтересовало замечание собеседника.

– Разумеется, нет. В тех кругах, в которых он вращался, все знали ему цену. Даже если бы Раймонда каким-то образом исчезла, максимум, на что он мог рассчитывать, – мезальянс наподобие того, на который пошел его тесть. Но Морис не из тех, кто идет на мезальянсы.

Тут следователю снова позвонили, он коротко переговорил по телефону и извинился перед Буало, что ему надо работать. Комиссар попрощался с Тардье и ушел.

Элегантный открытый автомобиль лихо подкатил к дому и остановился. Прежде чем Виктор успел выйти и распахнуть дверцу, юная красавица, сидевшая в машине, выбралась наружу, подхватила белого котенка, который находился на пассажирском сиденье, и поспешила к входу.

– Ах! Мадам! Да кто же это с вами? – умилилась Антуанетта, открывая дверь.

– Выполз на дорогу, дурачок, – объяснила красавица, поудобнее перехватывая котенка, – совсем маленький! Это же ужасно. Я еле успела затормозить! Говорю ему: ну зачем, зачем ты полез на дорогу? А он только «мяу» может сказать в ответ…

Она говорила, смеялась, тормошила котенка, глаза ее сияли, и вся она была такая лучезарная, такая порывистая, что горничная, глядя на нее, тоже невольно заулыбалась.

– Но, мадам, он ведь может быть больной… – попыталась Антуанетта вернуть хозяйку на землю. – И потом, господин граф считает, что в городском доме животным не место.

– У нас же есть молоко? Конечно, есть! – сама себе ответила дама с котенком, едва слушая горничную. – Вот что: накорми его… и позови ветеринара. Пусть, в самом деле, его осмотрит. Как же тебя назвать? – спросила она у котенка, хмуря тонкие дуги бровей. – Ну, ничего, потом придумаю…

Тут Антуанетта вспомнила кое-что, о чем, по правде говоря, следовало бы сообщить раньше.

– У нас мадам де Фермон, – сообщила она, понизив голос.

Графиня Натали де Круассе – для близких просто Наташа – сразу же перестала улыбаться, словно повеяло чем-то затхлым. Машинальным движением она передала котенка горничной и принялась медленно стягивать перчатки.

– А с утра был полицейский, – добавила Антуанетта. – Другой, не тот, что приходил раньше.

– Его нашли? – спросила Наташа рассеянно.

Вопрос прозвучал странно, и тем не менее горничная его поняла.

– Нет. Ищут.

«Поднимусь к себе, пусть она выговорится и уйдет, – подумала Наташа; но уже в следующее мгновение ее охватило раздражение. – Почему я должна прятаться от кого-то в собственном доме? В конце концов, я не виновата, что ее муж решил прокатиться с Симоной в Бельгию или куда-нибудь еще…»

Когда она вошла в гостиную, граф разговаривал с Раймондой, но, оборвав себя на полуслове, повернул голову к дверям. По его лицу Наташа поняла, что он рад ее появлению, потому что беседа, скорее всего, выдалась не из легких.

Что касается Раймонды, то она смотрела на Наташу с той смесью настороженности и недоброжелательности, которые одна женщина всегда держит наготове для другой, во всем ее превосходящей. Внешне Раймонда вроде бы мало походила на хозяина дома – разве что тонким хрящеватым носом, очертаниями рта и маленькими ушами, плотно прижатыми к голове, – но, когда они с графом находились в одной комнате, мало кто мог усомниться, что перед ним именно отец и дочь. Она была шатенка, узкоплечая, с карими глазами; несмотря на молодость, казалась какой-то сухой, и красивой ее мог назвать только беспардонный льстец. Тот же льстец, чтобы угодить Раймонде, мог объявить, что в Наташе нет ничего особенного – подумаешь, ресницы в полщеки, вздернутый носик и рот сердечком, однако от нее словно шла волна света – того особенного сияния, которое излучают только очень юные, беззаботные и счастливые существа. На ней был белый костюм с черным орнаментом, на светло-русых волосах красовалась шляпка причудливой формы, о которой Наташа вспомнила только сейчас.

«Надо было снять ее раньше…»

– Я вам не помешаю? – выпалила она. – Здравствуйте, мадам, – это падчерице.

Сознательно или бессознательно, но для визита к отцу Раймонда выбрала темное платье с широким поясом, которое не то чтобы наводило на мысли о трауре, но, во всяком случае, выглядело невесело. «Полутраур, – мелькнуло в голове у Наташи, – так, на всякий случай».

– Мы говорили о Морисе, – сообщил граф.

– А!

Восклицание прозвучало нелепо, она сама это поняла. О чем еще, в сущности, мог говорить ее муж со своей единственной дочерью? В нынешних обстоятельствах у них могла быть только одна важная тема.