Юлия Нелидова - Тайна стеклянного склепа

Элен ухмыльнулась. Я продолжил:

— И конструкция розыгрыша снова, точно зеркальная складная игрушка, поменяла местами какие-то свои части и приняла совсем иную форму. Давид стал в некой степени участником, а вы, Зои, — случайной жертвой. Вы отправились в Оклахому, совершенно не подозревая, что планы мадам Элен несколько поменялись…

— Вот тут, Эл, будь любезен, подробней. Из того, что произошло в больнице, я ничегошеньки не поняла. Приехала, запустила ЧГТ, как с маменькой условились, подсоединила аппарат синематографа. Мы даже пару лент успели просмотреть, было весело наблюдать, как ты пытаешься ловить проекторные лучи руками.

— Синематограф — это чудо техники. И вы, Зои, чудо, образец железной воли. Вас непременно приняли б в доб-добы. Спектакль состоялся, только эпизод внесли новый. Элен умудрилась убить двух зайцев за раз. Не зря она провела в заброшенном здании больницы целый месяц, основательно подготовившись, чтобы и вас, Давид, свести с собственной тенью, с тенью доктора Иноземцева, и Зои постращать. Вы тогда едва унесли ноги. Знали, что все виденное — фарс, знали, кто режиссер сего фарса, но столкновение с экранным доктором заставило вас испытать настоящий религиозный ужас. Зои же, не зная о длительном присутствии матери, было подумала, что отец все это время скрывался здесь. Давид, вы невольно заставляли всех думать, что доктор жив. Это страшная мука. Вы хоть понимаете это? Если человек умер, его нужно отпустить.

Последние слова заставили всю троицу опустить глаза. Я безжалостно продолжил:

— Смерть Давида тоже была подстроена. Верно, доктор? Вы спрятали под своей курткой пузырь с телячьей кровью. Я тогда подумал, отчего столь сильно вдруг запахло падалью. Кровь и кишки имеют свойство быстро портиться. Вас выдал запах. Но Зои, нос которой, как и у всех городских жителей, работает не в полную силу, не заметила ничего необычного в воздухе, но все равно поняла, что вы ее обманули, — когда начала расстегивать пуговицы. Вы не учли, что она захочет посмотреть рану? Полагали, что она, увидев кровь, бежит?

— Я отговаривала его, как могла, — пожала плечами Элен. — Это было уже слишком, Давид! Никто, никто, кроме меня, не может изображать смерть. Это моя привилегия!

Она поднялась, взяла со стола наваху Зои и взрезала на мне медицинскую ленту.

— Благодарю, — отозвался я, смежив на мгновение веки. И стал выпутываться из липкого плена, снимать ленту со своей кожи, отдирать от одежды и стула.

Давид не шелохнулся, чтобы воспротивиться. Казалось, он уснул. Но все знали, что он слушает, он затаился. Элен потому и поспешила развязать мне руки и незаметно убрать нож, чтобы предупредить возможное безумство юноши и иметь лишнего союзника в моем лице. Зои украдкой переместилась к двери и, скрестив руки на груди, припала к ней спиной. Мы оцепили юношу, как оленя, попавшего в западню.

— А кто же был в электромобиле? — удивилась Зои. — Он двигался без пилота.

— Вам, как автомеханику должно было прийти в голову, что Давид воспользовался точным расчетом. Он направил машину ровно на пандус, установил невысокую скорость и незаметно покинул ее. «Сильвер Элен» двигалась к нам, но когда въехала на горку, остановилась. Вероятно, за рулевое колесо вы посадили механическую куклу, которая просто приподняла одну из своих конечностей, убрав ее с рычажка акселератора, подобную тем, которые изображали доктора Иноземцева, поднимавшего и опускавшего руки, ноги и двигавшего головой. Создавалось впечатление, что в авто был кто-то. Ведь Давиду нужно было играть две роли — себя и отца.

— А я, глупое создание, подумала тогда — магия какая-то: как он едет без рулевого?! Это же тебе не бензиновый мотор — завел, подтолкнул, и машина поехала самоходом. В электрическом моторе требуется тот, кто будет постоянно поддерживать ток.

— Магия или наука. Наука против магии, — вздохнул я, потирая затекшие руки.

Замолчав, я вдруг устыдился. Я стремился казаться строгим судьей, чтобы раз и навсегда отучить юношу от пристрастия к самодурству, но позабыл, что тот не мог полновесно претендовать на здорового и психически и физически человека. Я позабыл о его увечье. Несмотря на то что юноша был одноруким, к своими двадцати четырем годам он сотворил много прекрасных вещей. Его оранжерея «Времена года» могла с легкостью сойти за восьмое чудо света, а восковыми фигурами можно было украсить любой музей, не говоря уже об открытии искусственной кожи, искусственного скелета. Он пытался создать механическое сердце! Это вызов Творцу. И у меня нет причин сомневаться, что в обозримом будущем такое будет возможно.

Да и кто я таков, чтобы брать на себя роль судьи? Срок моего безумия превышал в несколько раз срок помешательства Давида, которое в сравнении с моим имел степень легкого. И совершенно было неясно, взбредет ли мне в голову вернуться в Тибет, продолжить поиски своей божественной сущности, когда наконец завершится эта история. И что мне вообще делать в этом мире?

— Давид, я рад, что вы терпеливо выслушали меня и ни разу не прервали, — сказал я. — Теперь моя очередь отплатить вам тем же. Я согласен на операцию, делайте с моей бедовой головой что хотите. Уверен, что вам удастся настроить ее на лучший лад.

Мать с дочерью в недоумении переглянулись.

— Вы обещали мне вернуть меня в прошлое. Я готов к этому путешествию.

Давид медленно поднялся, сел. Снял с груди и респиратор и очки, аккуратно уложив их рядом. Потом окинул всех усталым взглядом.

— Благодарю, — коротко ответил он. — Вы меня совсем лишили сил. Если можно, то мы вернемся к разговору об операции позже. Да и… не уверен теперь, нужна ли она человеку со столь высокими аналитическими способностями.

Я вдруг почувствовал в его тоне нотки обреченности. Я, моя голова и операция ему стали вдруг неинтересны. Разоблачение, казалось, уничтожило в нем частичку души. Я надеялся, что пройдет некоторое время, и он, словно после долгой болезни, восстановит свою страсть к изобретениям, механике, медицине. Сейчас он, вероятно, чувствовал себя уничтоженным и, кажется, замышлял недоброе.

— Что же мне теперь делать? — спросил он наконец, хотя во взгляде его ясно читалось, что он уже пришел к решению. И что-то мне подсказывало — к весьма неожиданному. Элен и Зои тоже напряженно наблюдали за ним. Давид сидел, свесив ноги с высокой койки, как обиженное дитя. — Могу ли я просить о прощении? Я, кажется, доставил всем вам столько хлопот, что сейчас готов сгореть со стыда…

— Брось, Дэйв, — первая отозвалась Зои; в голосе ее звучали нотки мольбы. — Зато не было скучно. Мы все очень рады, что ты все осознал. Ну маленько заблуждался, с кем не бывает? Только не думай, что это поражение. Ей-богу, если бы не Емеля наш, я не знаю, чем бы все закончилось. Я была готова потерять голову и не всегда понимала, что происходит.