Донато Карризи - Женщина с бумажными цветами

– Отставить! Нет! – бросился к нему доктор и, схватив его за плечи, оторвал от итальянца.

– Шпион читал ваши записи, – оправдывался тот, показывая на черную записную книжку-календарь за 1916 год.

Солдат даже запыхался, нанося удары.

Якоб Руман, не обращая на него внимания, склонился над пленным:

– Вы в порядке?

– В порядке. А вы? – печально отозвался тот.

Доктор увидел, что у итальянца рассечена щека.

Наверняка на этом месте скоро вспухнет гематома.

Он снова повернулся к солдату и протянул ему носовой платок:

– На, пойди набери снега.

Тот попытался возразить, но Якоб Руман бросил на него полный ненависти взгляд, которого тут же сам устыдился. Но вступать в пререкания ему не хотелось, особенно после того, чего он навидался за последний час, скальпелем отделяя друг от друга спекшиеся трупы и совмещая фрагменты человеческих тел.

Немного погодя, когда они остались одни, доктор приложил завернутый в платок снег к щеке пленного.

– Извините, я не должен был читать вашу записную книжку, – посетовал итальянец.

– Наверное, я ее выронил, когда взрыв бросил меня на землю. Но в ней нет ничего важного.

Пленного, однако, это не убедило.

– Еще как есть. Иначе вы бы так аккуратно, день за днем, не заполняли ее. А вместо закладки у вас бумажный цветок… Так что это за записи?

Доктор взял его руку и приложил к свертку со снегом, который занимал пол-лица.

– Прижмите покрепче.

Потом отошел к столу и положил записную книжку под лампу:

– Какая страница?

– Ну, например, последняя.

Якоб Руман открыл страничку 14 апреля, заложенную бумажным цветком, и, не закрывая, передал книжку пленному:

– Читайте.

Тем глазом, что был свободен от компресса, тот прочел:

– 4:25. Простой солдат: «Мама!»

– Огнестрельное ранение, – сказал доктор и пояснил: – Скверная была рана. Он хотел, чтобы я держал его за руку. Молодой, совсем мальчик. Умирал и звал мать.

Итальянец, начиная понимать, продолжил:

– 10:26. Офицер: «Снег больше не идет».

– Он истекал кровью и от кровопотери ослеп. Глаза, глядевшие на ледник, уже час как перестали видеть. Но он этого не заметил, а понял только за несколько секунд до смерти.

– 16:12. Простой солдат: «Конец».

– Отравление свинцом, мне не удалось извлечь все пули. Он меня тогда спросил: «Доктор, это конец?» Я не ответил. А немного погодя он уже сам сухо констатировал: «Конец».

– 20:07. Простой солдат: «Кажется».

– Этот мальчик меня просто подкосил. Ему все казалось, что он что-то увидел. Иногда это случается. Когда что-то появляется в момент, когда человек покидает этот мир, то поди узнай, что это: особое знание или утешение…

– И последнее: 22:27. Унтер-офицер: «Шерстяное одеяло».

– Он просто замерз. Это была последняя просьба.

Пленный изумленно принялся листать книжку от конца к началу:

– Вы коллекционируете последние слова умирающих. Поразительно.

– Ну да… – согласился Якоб Руман.

– Невероятно, что ни день, то целый список. Что же вы надеетесь в этом найти? Послание Всевышнего?

– На самом деле я дал себе слово.

Пленный поднял на доктора глаза, пытаясь понять, не шутит ли он.

– Да нет, я не сумасшедший, – с улыбкой успокоил его Якоб Руман и уставился куда-то в темноту пещеры. – Поначалу меня мучила совесть оттого, что я не мог запомнить их имена, их лица. Я говорил себе: ведь они же люди! И мой долг – сохранить хотя бы память о том, как они умерли. Но их было так много… И все-таки я не хотел привыкать к равнодушию. Потому что худшее, что может случиться на войне, хуже самой смерти, которую эта война несет с собой, – это привычка к смерти…

Итальянец опустил глаза:

– Понимаю…

– И потом, однажды я сделал одно открытие. Это получилось случайно, но с тех пор я начал записывать последние слова умирающих.

– А что за открытие? – внезапно заинтересовался пленный.

– Вернитесь к тому списку, что вы уже прочли, на страницу четырнадцатого апреля.

Итальянец нашел страницу, где лежал бумажный цветок.

– А теперь читайте сначала, но опускайте мои ремарки. Читайте только реплики раненых, одну за другой, без перерыва.

Пленный прочел:

– Мама, снег больше не идет, конец кажется шерстяным одеялом…

На них опустилось какое-то блаженное молчание. Слова еще какое-то время парили у них в головах, а потом рассеялись, как табачный дым. Итальянец заметил, что на лице Якоба Румана появилась легкая улыбка: он был доволен.

– Во всем есть скрытая красота, – сказал доктор. – Даже в самых ужасных вещах.

Больше никаких объяснений было не нужно. Пленный вернул бумажный цветок на место и закрыл записную книжку.

У Якоба Румана заблестели глаза.

– А теперь, когда вы знаете мой секрет, откройте мне секрет Гузмана… Кто была та единственная женщина, которую он полюбил?

Одно дело Гузман так и не сделал.

– Я так и не дал имени ни одной горе, – не раз повторял он.

Это его всерьез огорчало. В начале двадцатого века было распространено убеждение, что человек уже исследовал все высокие уголки планеты, а потому шансов у Гузмана было мало.

Однако достаточно быстро ему пришлось дать имя явлению, гораздо более высокому и неприступному, чем гора.

Женщине.

Он впервые увидел ее, когда она бродила по интерьерам грандиозного отеля [8] Речь идет о парижской гостинице «Риц». , который Сезар Риц [9] Сезар Риц (1850–1918) – легендарный отельер, швейцарец по происхождению, основавший высококлассные фешенебельные гостиницы «Риц» в Париже и в Лондоне. пожелал посвятить роскоши и прекрасному вкусу парижан.

Гузман как раз рассказывал в курительной комнате одну из своих историй, посасывая абсент и покуривая великолепную королевскую сигару.

Девушка прошла мимо застекленной двери, на ходу болтая и смеясь с двумя подружками. Гузман замолчал, чего с ним во время рассказа никогда не случалось.

Есть женщины, которые пользуются своей красотой как средством отомстить. И сколько бы сил ты ни прилагал, чтобы их завоевать, они никогда не покоряются полностью.

Но эта девушка была совсем другая. Она носила свою красоту, как наряд, не заботясь о том, какое впечатление производит. И в тот самый миг, когда Гузман ее заметил, он понял, что если не завоюет эту девушку, то всегда будет чувствовать, что лишился чего-то.

Он не знал, что вот уже несколько недель в Париже только и было разговоров что об этой загадочной красавице. В последнее время ее видели то в роскошных ресторанах, то в театре, то в кафе. О ней ничего не было известно, кроме того, что ей двадцать лет, она дочь испанского посла и ее везде сопровождают две компаньонки: девушки, специально для этого выписанные из Мадрида.