Елена Арсеньева - Загадка воскресшей царевны

– Понаставил тут барахла! – и она смогла перевести дух, опустила руку.

Дверь открылась, вбежал Гайковский, чуть улыбнулся, увидев, что Аня сжимает револьвер, отер вспотевший лоб, бросил запаленно:

– Готова? Хорошо! А теперь – давай бог ноги! Прощай, Григорьев, спасибо тебе. Забудь, что нас видел!

Он схватил Аню за руку, выволок ее на крыльцо, протащил по ступенькам и побежал куда-то в темноту так быстро, что девушка еле поспевала за ним, и прошло немалое время, прежде чем она вспомнила, что так и не простилась с Григорьевым, не поблагодарила его.

Впрочем, наверное, он и без всяких благодарностей был счастлив тем, что опасные гости ушли!

В последний раз Пьер Жильяр видел свою ученицу в тот майский день 1918 года, когда великие княжны Ольга, Татьяна и Анастасия вместе с братом прибыли в Тобольск. Император, его жена и дочь Мария были доставлены сюда раньше. Теперь семья должна была соединиться после утомительного путешествия. Хотя вместе с цесаревичем и великими княжнами из Тобольска выехали двадцать семь человек придворных и прислуги, в Екатеринбурге большинство из них были арестованы. Жильяра, учителя английского языка Сиднея Гиббса, горничную Александру Теглеву (позднее они с Жильяром поженились) и Софью Карловну Буксгевден отпустили на свободу, а некоторые арестованные были позднее казнены. Но в тот день никто не подозревал о своей участи: просто некоторым было дозволено сопровождать своих воспитанников и господ, а некоторым – нет.

У вагонов собралась толпа, но отнюдь не доброжелательная, как в Тобольске, а настроенная злобно, неприязненно, насмешливо. Под смех и улюлюканье вооруженная охрана начала выводить узников из вагона. Первым матрос Климентий Нагорный вынес на руках Алексея. Следом вышли Ольга, Татьяна и Анастасия с чемоданами в руках и через месиво грязи добрались до экипажей, в которых должны были доехать до дома Ипатьева. Из вагонного окна Пьер Жильяр смотрел, как исчезают в пелене нескончаемого дождя эти девушки, которых он так любил за их простоту, естественность, свежесть и доброту. Они тоже крепко любили друг друга. Из начальных букв своих имен они составили общее имя: «Отма». Так подписывали письма, написанные одной сестрой из них от имени всех четырех, так подписывали открытки к подаркам, которые дарили сообща.

И все же они были разными, такими разными!

Старшая, Ольга, очаровательная, рассудительная, скромная, очень умная, усердно учившаяся, была истинной радостью для преподавателя, с которым была вполне откровенна.

Татьяна – очень красивая, но менее откровенная и непосредственная, чем старшая сестра, усердная, заботливая. Она была любимицей матери, вернее, была к ней ближе всех. Она казалась взрослее Ольги из-за своей сдержанности. Вообще-то эти две сестры были очень близки – между ними было только полтора года разницы. Их звали «большие», тогда как Марию Николаевну и Анастасию Николаевну продолжали звать «маленькие».

Мария Николаевна уехала в Екатеринбург раньше других, вместе с родителями: те опасались оставлять ее без присмотра старших поблизости от охранников, которые по ней с ума сходили. Она так и блистала яркой красотой; ее огромные выразительные глаза в семье называли «Машкины блюдца». За добродушный нрав и приветливость сестры дразнили ее le bon gros Toutou [71].

Среди сестер Жильяру меньше всех нравилась Анастасия Николаевна. Лукавая шалунья и ленивица, она училась хуже других, а иногда даже казалась неотесанной и грубоватой. Любительница посмеяться, баловница, она часто разыгрывала маленькие театральные сцены, причем по-настоящему талантливо! Она была так весела и так умела разогнать морщины у всякого, кто был не в духе, что некоторые из окружающих стали, вспоминая прозвище, данное ее матери при английском дворе, звать ее Sunshine – «солнечный луч». Однако куда чаще ее называли Шбивз или Швибзик, малявочкой, кубышечкой…

И вот сейчас, спустя годы после того, как Жильяр уже оплакал этих милых девочек, которых он искренне любил, ему сообщают, что Анастасия неведомым образом спаслась и объявилась в Берлине. Вообще-то Жильяр не сомневался, что это очередная самозванка, он и не поехал бы к ней, но его жена получила вот такое письмо от великой княгини Ольги Александровны:

«Мы все просим вас не теряя времени поехать в Берлин вместе с господином Жильяром, чтобы увидеть эту несчастную. А если вдруг это и впрямь окажется наша малышка! Одному Богу известно! И представьте себе: если это она, там одна, в нищете, если всё это правда… Какой кошмар! Умоляю вас, умоляю вас, отправляйтесь как можно скорее. Самое ужасное, что она говорит, что одна из ее тетушек – она не помнит, кто именно – называла ее Schwibs . Да поможет вам Бог. Обнимаю вас от всего сердца. P. S. Если это действительно она, телеграфируйте мне, я приеду тотчас…»

Не отозваться на эту просьбу, вернее, мольбу Жильяру было невозможно.

Совсем другое дело было в 1919 году – тогда в Сибири появился молодой человек, который утверждал, что он – цесаревич Алексей. Командование белой армии распорядилось доставить этого человека в Омск и показать его Жильяру.

Через приоткрытую дверь в соседнюю комнату он мог незаметно видеть юношу лет пятнадцати или шестнадцати. Однако он был более высокого роста и физически более развит, чем болезненный цесаревич. Матросский костюм, цвет его волос и то, как они были уложены, – все это до некоторой степени напоминало Алексея Николаевича, но на этом сходство кончалось.

Потом Жильяр вошел в ту комнату и задал несколько вопросов на французском языке. Юноша хранил молчание. Когда же сопровождающий офицер потребовал, чтобы он отвечал на вопрос, тот заявил, что ему было понятно все, что Жильяр сказал, но у него есть свои причины пользоваться только русским языком. Тогда Жильяр обратился к нему по-русски с несколькими простейшими вопросами о жизни царской семьи. Юноша то отмалчивался, то бормотал что-то невнятное, но в конце концов признался, что, хоть его имя Алексей, но фамилия не Романов, а Пуцято и он не является цесаревичем.

Тогда с последней встречи с подлинным цесаревичем Алексеем миновал всего лишь год, и то Жильяр заколебался, увидев юношу. А сейчас? Спустя почти пять лет после того дня, когда великая княжна Анастасия в Екатеринбурге уходила от поезда по грязи, волоча тяжелый чемодан…

И вот Жильяра и его жену провели в палату, где на них испуганно взглянула полуодетая девушка с пышными волосами. Оба помнили пухленькие щечки Анастасии, и эти впалые щеки, заострившийся нос сразу показались им чужими, незнакомыми. Но глаза очень напоминали глаза Анастасии, которые были так похожи на глаза ее отца, государя Николая Александровича.