Эл Ригби - Иди на мой голос

– Сейчас будет очень…

Но Нельсон уже дернулся, зашипел, и я спешно уперлась второй рукой в его грудь.

– К сожалению, это единственное, чем я могу обеззаразить. Если боитесь столбняка, тут недалеко до больницы. Там уже есть эта новая сыворотка…

– Которая наверняка отправляет на тот свет быстрее, чем заражение крови, – хмыкнул сыщик. – Не очень-то я доверяю японцам [20] Противостолбнячная сыворотка была разработана в 1891 году японцем Китасатой Сибасабуро совместно с голландцем Эмилем Берингом в Институте инфекционных болезней Берлинского университета. и их изобретениям. Хватит йодоформа. Но как это, черт возьми, больно.

– Хотите, я принесу вам бренди для поднятия духа? – щедро предложила я, накладывая бинт. – Отца нет уже столько лет, а бутылка в кабинете еще стоит. Он был бы…

– Не люблю алкоголь, мисс Белл.

Для меня это был уже невесть какой по счету довод в пользу того, что Падальщик чокнутый. Я закрепила повязку и поднялась.

– Хорошо. Я принесу его себе. Мне тоже надо поднять дух.

На самом деле мне хотелось побыть наедине с собой и привести в порядок мысли. Точнее, сделать так, чтобы окровавленные ноты, и раненый Дин, и освежеванный труп, и Нельсон с его сомнительными поцелуями не занимали в голове столько места. На пороге кабинета я прижала к груди руку, которую Падальщик целовал, и зажмурилась. Кожу отвратительно жгло. Может, у сыщика ядовитая слюна? Хмыкнув, я открыла глаза и наконец огляделась.

Как давно я не была здесь, наверное, с похорон отца. Казалось, ничего не изменилось с тех пор, как излишняя тяга к обильной пище, алкоголю и неумеренной работе сгубила его сердце. В кабинете даже пахло, как когда он был жив, – вишневым табаком и алкоголем.

Я тоже курю этот табак уже шесть лет. Я очень скучаю по папе.

Секрет. Давно

– Слушай, амазонка. – Папа легко подбросил меня в воздух и поймал. – Какая ты у меня легкая. Ты ведь амазонка?

– Не хочу быть амазонкой! – взвизгнула я, снова взлетая. – Хочу быть Мэри Леджендфорд!

Он рассмеялся и прижал меня к себе. От воротника пахло вишней. Крепкой табачной вишней, от которой я сморщила нос.

– Тем более. Слушай, моя девочка. – Он зашептал мне в ухо, щекоча его усами. – Из тебя выйдет толк. И ты обязательно должна приглядывать за сестрами. Они пошли в маму, а ты в меня.

– В тебя? Значит, ты меня больше любишь?

– Хитрая. – Он рассмеялся. – Я люблю вас всех.

– Так нечестно! Тогда Джейн пусть приглядывает, она старше.

– А ты храбрее, – серьезно ответил он. – И да. Да. Я люблю тебя больше. Только… это будет секрет.

Я запомнила очень хорошо. Слова часто звучали в голове, особенно когда я засыпала. Засыпала в доме, где больше не осталось ни одного существа, которое любило бы меня больше других , – не считая Молли.

Я прошла к большому буфету; в створках дверец звякнуло цветное стекло. Я взяла знакомую толстопузую бутылку, оплетенную сеткой. Отец любил ее – говорил, что подарили пираты. Конечно, это была шутка, одна из его чудесных шуток. Все его шутки были чудесными, кроме одной – когда я подумала, что в кресле он притворяется спящим, а он умер.

Я прислонилась лбом к витражу дверцы и крепко зажмурила глаза.

– Мисс Белл? – Знакомый голос окликнул меня. – Вас долго нет. Вы… лезете в шкаф?

Я неожиданно для себя глухо засмеялась. Не оборачиваясь, выпрямилась, вынула из бутылки пробку и сделала глоток. После этого я наконец подошла к Нельсону.

– Да, именно так.

– У вас лицо мокрое, – сказал сыщик и неожиданно тихо добавил: – Из-за сестры плакали?

– Я не плакала. – Я снова заставила себя усмехнуться: – Просто в шкафу идет дождь.

– Тогда в следующий раз возьмите зонт. – Он стер слезу с моей щеки. – Простите, если помешал прогулке.

Он развернулся и пошел вниз. Некоторое время я бездумно смотрела на его голую, покрытую родинками спину, потом направилась следом, сделав по дороге еще пару глотков бренди. В гостиной мы снова сели на диван, и теперь я занялась царапинами на правой стороне лица сыщика. Промывая их, я не удержалась от шутки:

– Знаете, красивую мордашку иметь не лучше, чем выразительный голос.

– Никогда не простите мне того комплимента? – поинтересовался он.

– Никогда, – кивнула я, и мы замолчали. Лишь снова взявшись за антисептик, я попросила: – Зажмурьтесь. Не хочу, чтобы глаза вы все-таки лишились. И ради вашего же блага не дергайтесь.

Он не ответил. Я коснулась ран смоченной в растворе марлей. Нельсон поморщился, но вырываться не стал: видимо, внешностью он дорожил, а может, догадывался, что при малейшем сопротивлении я просто оглушу его чем-то тяжелым и все равно долечу.

– Как думаете, – вдруг спросил он. – Блэйк действительно любил вашу сестру?

Рука дрогнула. Начиная обрабатывать царапину над бровью, я ответила:

– Я никогда не узнаю. Но у него в комнате были ее картины. Ее портрет. И… она была счастлива последние недели. Как никогда. Я верю, что ее он убил только из-за жуков, как он и написал в том своем…

– Лучше бы вместо этих сантиментов… осторожнее, больно… рассказал о сумасшедшей, что заставляла его совершать преступления.

– Он боялся, – возразила я. – Подставлять нас под удар. Он считал, что мы не сможем ее остановить. А ведь я чувствую, она еще объявится. Леди .

– Буду ждать. – Губы Нельсона скривились. – Кем бы она ни была, я ее поймаю.

Мы снова замолчали. В тишине, нарушаемой треском пламени, было что-то угрожающее, и я ее нарушила:

– Знаете, это, наверное, была ее первая любовь. Та самая, которая не забывается, если после нее остаешься жив.

– И этой любви оказалось мало, чтобы побороть яд каких-то жуков?

Я убрала марлю. Сыщик открыл сначала один глаз, потом другой. Тут же он снова страдальчески скривился, и я, чуть наклонившись к нему, начала дуть на раны.

– Так что же? – наконец снова спросил он.

– Мистер Нельсон… – я пристально посмотрела на него. – Если вы из тех, кто искренне верит в абсолютную силу любви, то я сильно ошиблась на ваш счет.

Я была уверена, что не на шутку его уязвила, но неожиданно он не сострил в ответ, а только мрачно покачал головой.

– Да, мисс Белл. – Голос звучал глухо. – Верю. Любовь – ирония, она же волшебство. Я никогда не испытывал ее, только разные… увлечения. Наверное, настоящая любовь, как и настоящий талант, – единственные вечные вещи этого мира. Но существуют они для избранных, и я к ним не отношусь. Вашей сестре и Блэйку не повезло точно так же.

Я выпрямилась и, взяв немного марли, начала обрабатывать свои руки. Потом, вспомнив кое-что, тихо сказала:

– Я никогда не была согласна с такой позицией, это… наивно. Если Блэйк хоть какое-то время давал Хелене смысл жизни, я готова признать их любовь настоящей. Рассуждать о вечных чувствах прекрасно, но заботиться о ком-то прямо сейчас труднее и нужнее.