Эл Ригби - Иди на мой голос

– Порочен. – Глаза Моцарта, поймав блик свечи из кованого подсвечника, вдруг становятся лукавыми. – Но вы не сказали, что он отвратителен вам так же, как венской публике, половину номеров просидевшей с поджатыми губами.

Последние слова – о публике, отнюдь не столь благодарной, как пражская, – полны досады. Но вот Моцарт уже улыбается и подается ближе, складывает на столе полускрытые белым кружевом манжет запястья. Определенно, ему не откажешь в проницательности. Уступить победу, признаться? Я делаю глоток из бокала. Бархатная ночь за окном отражается в густо-рубиновом вине.

– Он мне не отвратителен. В Доне Жуане [49] Дон Жуан – герой легенды, вечный искатель любовных приключений. Прототипом считается представитель одного из аристократических испанских родов по имени дон Хуан Тенорио. Он похитил дочь командора де Ульоа, убив его самого. Правосудие бездействовало, и монахи-францисканцы наказали его сами. От имени молодой и красивой женщины они назначили ему свидание ночью, в церкви, где был похоронен командор, убили его и распустили слух, что он низвергнут в ад статуей. Образ появлялся в ряде литературных и музыкальных произведений, в частности в одноименной опере Моцарта. есть неповторимое обаяние. Просто это обаяние подарили ему вы с Лоренцо: он вложил в уста красивые слова, вы окрылили божественной музыкой. А если отбросить все это… – я осторожно ставлю бокал на стол. – Знаете, не хотел бы, чтобы подобный человек – сильный, страстный, но безнадежно непостоянный и не знающий ничего святого, – встретился, к примеру, кому-то из моих дочерей. Более того. – Видимо, что-то меняется в моем тоне, потому что на секунду глаза Моцарта расширяются. – Я без колебаний убил бы мерзавца за подобное. Впрочем, – я смягчаю интонацию: – мы говорим лишь о том, что грех, как бы его ни романтизировало искусство, остается грехом. И думаю…

– Я понимаю, – быстро отзывается он с улыбкой и поправляет светлую прядь, упавшую на лоб. – Вы правы. Обидь такой человек кого-то из ваших девочек, я сам…

Он с небывалым пылом стучит по столу кулаком, звук дробится звоном бутылки. Я двигаю ее подальше от края.

– Выпьем еще?

– Да, пожалуй. Все-таки это…

Я подтверждаю кивком:

– Marzemino. То самое вино, которое так нравилось вашему герою. А вам?..

– О, Сальери, мне нравится все, что пьется в славной компании. Неужели за время нашей разлуки вы забыли об этом? Тогда я вернулся вовремя.

Вино льется в бокалы; Вольфганг наблюдает за этим. Я невольно подмечаю: у него вид человека, который долго не спал. Он осунулся, под глазами тени. Зато сами глаза удивительно сверкают оживлением, губы то и дело подрагивают в улыбке. Кажется, он счастлив. Прага, где создавался „Дон Жуан“, действительно вернула его к жизни. Давящая тень отца отступила, сменившись тенью Командора. Тень столь же мрачна, несет в себе пустоту и холод. Но дерзкий герой ведь посмел даже пригласить эту статую на ужин…

Чтобы повеселить моего друга еще немного, я начинаю вполголоса напевать ту самую арию-список Лепорелло из первого действия, которую публика сочла чуть ли не апогеем фривольности. [50] Речь о знаменитой арии «Madamina, il catalogo è questo» (Миледи, вот список красавиц…). Ария поется слугой Дона Жуана, Лепорелло, и построена как перечисление всех тех многочисленных женщин, которыми успел увлечься господин. и Моцарт действительно хохочет.

– У вас умопомрачительно серьезный вид… Лоренцо не поверил бы своим ушам!

Он подхватывает арию сквозь смех, иногда ахая и прижимая к груди руку за Донну Эльвиру. Вечер летит дальше…»

Лавиния Лексон слушала нас молча; ее лицо оставалось каменным. Она лишь курила, гася сигареты в пепельнице, одну за одной. Дыма в комнате было много; чуткий Нельсон перебрался к приоткрытому окну. Хозяйка клуба же наоборот, вернулась за стол, а я заняла место между ними – в кресле с высокой спинкой. Когда мы замолчали, женщина прикрыла глаза.

– Бедная Джорджетт. Если бы я могла подумать…

– Так вы отдадите нам ее личное дело?

– Теперь, пожалуй, отдала бы, но… – она сделала паузу, – люди моего покровителя забрали его.

– Такое раньше случалось?

– Да. Они брали дела и больных, и работников. Например, – она вдруг нахмурилась, – Альберт Блэйк. Боже, нет, я просто не верю! – Она эмоционально всплеснула руками. – Джордж… как, говорите, она убивала?

– Подсыпала в сладкое яд.

Руки женщины опустились. Она вся задрожала. Нельсон подался вперед.

– Есть что-то, о чем вы должны рассказать, верно? Не юлите.

Она медлила, собираясь с силами. Я глянула на Падальщика с немой угрозой. Некоторые мои слова он слышал всегда, даже телепатически. Например, «Заткнись».

– Понимаете, Джордж заболела не просто так. Воспаление мозга случилось после того, как ее две дочки… не знаю, как сказать… они часто гуляли вечером, в Кенсингтоне ведь безопасно, особенно вблизи садов, и…

Я догадалась о дальнейшем. Лавиния Лексон перевела взгляд с Нельсона на меня.

– Тот, кто сделал с девочками страшные вещи, а потом убил их и повесил на вязе…

– Затолкал во рты обеим конфеты, – тихо закончил сыщик. – Я слышал об этом деле.

– Она осталась одна, муж ушел. А потом, наверное… – Лавиния Лексон встряхнула головой. – Боже, это безумие! Она не могла согласиться! Не могла! Она была доброй, и…

– Я вас понимаю, – тихо сказала я.

«Она не могла». Тоже. Кажется, у нас с этой женщиной было много общего.

– Что ж… – начал было Нельсон.

Лавиния Лексон вдруг вскочила и уставилась на нас безумными глазами.

– Не закрывайте его! Не закрывайте мой клуб, молю! Те, кто приходит ко мне сейчас, они… они не убийцы! Я клянусь, я ручаюсь, я…

– Мы знаем. – Сыщик вздохнул. – Клуб никто не тронет, по крайней мере, сейчас. Вот только не думаю, что ваш покровитель пришлет вам еще чек. На вашем месте я был бы осторожен и уехал на ближайшие несколько недель.

Она мгновенно успокоилась. Теперь она уже странно, безмятежно улыбалась.

– Несколько человек скоро уйдут . Я нужна здесь. У них должны быть осенние балы.

Она думала только о своем деле, ни о чем другом. В этом я тоже узнавала себя.

– Вам решать. – Я всмотрелась в ее лицо. – И все-таки… не можете сказать что-то, что выведет на вашего покровителя?

Она задумалась, потом плавно открыла ящик стола. Она прятала лицо, но я видела: по нему текут слезы. Вся ее жизнь, все, что она создала и берегла, рухнуло в минуту, когда мы переступили порог. Вряд ли теперь был шанс это исправить.

– Ее письмо. – Мисс Лексон протянула нам конверт. – Или его… но мне кажется, все же женщина. Такой странный почерк, старомодный…