Юлия Нелидова - Тайна «Железной дамы»

Иноземцев в недоумении пробормотал что-то невнятное, поправил сползший набок галстук и сел. Экипаж понесся вниз по улице.

– Тут у нас такая оказия стряслась, – начал Петр Иванович. – Помните бывшего исправника из Т-ского уезда, Делина Кирилла Марковича? Бюловское дело в 87-м расследовал на пару с…

– Григорием Петровичем Заманским, – осторожно напомнил Иноземцев.

– Так точно, с ним. Ну так вот, не поймали ведь тогда девицу Бюлов, как сквозь землю, говорят, провалилась. Так теперича этот Делин с катушек слетел, подал в отставку и ищет ее по всему свету белому…

Сердце Ивана Несторовича зашлось, как подумал, что об Элен Бюлов теперь из-за Делина опять в Департаменте полиции вспомнят. А Рачковский-то не так-то и прост был, как исправник описал. Два года он просидел на месте легендарного гуляки Корвина-Круковского, в должности главы заграничной агентуры, ограничившись вроде как лишь двумя помощниками и продолжая популярность картежника поддерживать. О нем ходили самые разнообразные слухи: и что с террористами водился, и что исправно их ловил по всей Европе, и что арестован был однажды, и что тесную связь имеет с парижской полицией, и что французских филеров у него на содержании больше тысячи, в том числе и то, что прикрывается видом игрока-любителя, хаживая по казино, небось дабы и там революционеров отлавливать. Делин, конечно же, свою наблюдательность растерял за три эти несчастных года, предположив, что нынешний глава ЗАГа – такой же гуляка, как и Корвин-Круковский. Иноземцев же раз взглянул в прищуренные холодно-серые глаза чиновника, его как из ледяного душа окатили. Не надменен, как Заманский, и не горяч, как Делин, видно, что к каждой душе, к каждому сердцу ключик подобрать мастак; такой Ульяну вычислит, и солнце не успеет за Марсово Поле закатиться.

– Уже месяц, как пороги посольства отбивает, требует ее изловить. Уверяет, что она в Париже осела, – продолжал он. – Мы все концы проверили, никто нигде о такой не слыхал. Да и нужно ей было в Европе оставаться? Я б на ее месте сразу в Америку с таким-то кушем сбежал. Наверняка она так и поступила. Как думаете?

И бросил на Иноземцева испытывающий взгляд. Тот закивал, ибо сказать что-либо вразумительное не смог бы.

– А вчера, представляете, явился и говорит-де, Элен Бюлов и племянница месье Гюстава Эйфеля, того, что башню эту в триста верст построил, – одно лицо. Это ж надо было такое вообразить! И ту, и эту Элен звать, ну и еще разве что обе блондинки. Да только барышня Бюлов с косой в руку ходила до пояса да лицом была белая-белая. А мадемуазель Боникхаузен совсем на нее не похожа. Кроме того, мы тут и проверить успели – из Дижона она родом. Словом, грозит эта история страшным скандалом, который может разорвать и без того шаткие русско-французские отношения. А то помните, как в 80-м поймали мы революционера Льва Гартмана, который проживал тайно в Париже под подложным именем, а парижане так тому возмутились, пресса так взбунтовала, что пришлось отпустить террориста. Как я буду выглядеть перед лицом парижского префекта, предъявив ему такое невообразимое обвинение, обвинив скромную парижанку в том, что она русская авантюристка. Что обо мне скажут? У месье Эйфеля и без того нервы пошаливают. Давеча его племянницу чуть на «Остров Дьявола» не отправили, ложно обвинив в смерти жениха – Лессепса, кажется, не так ли?

Иноземцев слушал главу ЗАГа, и до него постепенно доходила страшная правда, которая состояла в том, что сейчас чиновник просто-напросто прощупывал своего собеседника. Возмущения эти и полное отрицание действительности явно были фальшивыми.

– Да, кажется… – проронил Иван Несторович. А про себя добавил: «Зачем сказал «кажется», Ромэн же ко мне в лабораторию месяца четыре, а то и все пять ходил. Неужто такой маститый ищейка того не знает. Знает, разумеется. Эх, не хотел того, а сам себя с потрохами выдал. Сейчас еще один вопрос задаст, и мне – конец».

– Вот теперь еду в Префектуру, вызволять этого шутника, – вздохнул чиновник. – А вы мне поможете. Потому как первое, что он пошутил, – будто вас эта барышня Бюлов похитила вместе с внуком Лессепса.

Иноземцев обомлел. Хотел выразить свое удивление, но тут же припомнилось, как побежал вслед за Ульяной, оставив Кирилла Марковича одного в лаборатории. Тот, видать, устал ждать возвращения доктора и решил, что Ульяна беднягу уничтожила как случайного свидетеля.

– Он, должно быть, ошибочно… ошибся, верно. Спутал… – забормотал Иноземцев, машинально приглаживая непричесанные волосы дрожащими пальцами, а сам продолжал думать, что всем своим видом словно кричит: «Я виновен! Я главный виноватый во всей этой истории!» Нужно срочно как-то выкрутиться. Что делать? Что делать?! Этот Рачковский так испытывающе смотрит. Наконец Иноземцев опустил руку на колени и скорбно вздохнул, делая вид, что сейчас готов открыть страшную тайну.

– Да, – сказал он решительным тоном, – я заметил и не могу более скрывать, что ныне Кирилл Маркович не здоров. Он являлся в зал суда и сыпал подобными обвинениями. Поставил меня в неловкое положение. Видит бог, как долго мне пришлось объяснять судье и собравшимся, что он мой пациент.

– Он ваш пациент?

– Нет… – сконфузился Иноземцев, понимая, что еще больше увязает в собственной лжи. И поспешил исправить положение: – Пришлось сказать неправду, ведь иначе бы его арестовали.

– А, понимаю. Значит, вы были на заседании суда по делу убийства Ромэна Лессепса?

– Да, – коротко ответствовал Иван Несторович и опустил голову, решив, что не станет говорить об эксгумации. И вообще – лучше помалкивать. Правды он сказать не сможет, а лгать еще не научился и вряд ли научится. Тут надо родиться по меньшей мере Ульяной Бюлов или хотя бы бароном Мюнхгаузеном. Да и без показаний Иноземцева глава ЗАГа все знает: и что было, и на десять ходов вперед в придачу. И зачем это он все дурачка неосведомленного разыгрывает? Тактика!

– Стало быть, и с Элен Боникхаузен знакомы? – не унимался чиновник.

– Да.

– И что, очень она на барышню Бюлов похожа?

Иноземцев поднял голову и решительно посмотрел прямо в глаза чиновнику.

– Всем сердцем я бы хотел забыть ее лицо, – сказал он твердым голосом. – И узнал бы из миллиона. Но мадемуазель Боникхаузен – это не она!

Иван Несторович сам от себя такой страстности не ожидал. И, выдав сие признание, остался сидеть с неподвижным лицом. Про себя он лишь молился: «Потом. Потом паниковать будешь. А сейчас не думай, не смей думать».

Петр Иванович нахмурился, посопел, подвигал усами и вздохнул:

– Понятно. Ну что ж, вот мы у моста Святого Михаила. Сейчас во всем разберемся. Надеюсь, на ваше участие. Как раз доктор-то нам и нужен.