Грэм Барнет - Его кровавый проект

Брод отхлебнул чай и благодарно вздохнул, как будто и вправду прошел много миль, чтобы до нас добраться.

— Джон, — начал он, подавшись вперед, — боюсь, что случай на берегу мог пробудить в тебе недобрые чувства. Поэтому я подумал, что благоразумнее будет объяснить мою точку зрения на утреннее происшествие, чтобы ты понял — я не мог поступить иначе.

Отец не ответил, и Брод продолжал:

— Я прошу об одном — чтобы ты обдумал, каковы были бы последствия, если б я разрешил тебе собирать водоросли.

— Все семьи собирали водоросли с незапамятных времен, — сказал отец, — и я не припоминаю никаких «последствий», как ты их называешь.

— Это, конечно, правда, — согласился Брод, — но, возможно, я неясно выразился. Дело не в самом по себе сборе морских водорослей. Дело в отсутствии должных полномочий для такого сбора. Разреши я тебе продолжить сбор нынче утром, разве это не было бы воспринято — личностями менее щепетильными, чем ты, — как указание на то, что водоросли можно собирать когда угодно и как угодно? Вряд ли я могу сегодня позволить тебе продолжить сбор, а завтра попросить мистера Грегора прекратить. Он совершенно справедливо возразил бы, что раз я позволил тебе собирать водоросли, почему он не может поступать точно так же? Уверен, ты согласишься, что правила должны быть едины для всех.

Тут он развел громадными руками, словно давая понять, что привел неопровержимый довод.

— Далее. Хотя я понимаю, как неудобно было вернуть водоросли на берег, я уверен, ты можешь понять: поступи я по-другому, я бы одобрил такой неразрешенный сбор. Как ты правильно заметил, водоросли долгое время беспрепятственно собирались без разрешения. Ты считаешь, что все это не имело последствий, но я бы сказал, что последствия заключаются во всеобщем глумлении над правилами — в глумлении, в котором повинны все мы. Поскольку меня избрали на пост констебля именно с целью восстановления порядка, то, посмотри я сквозь пальцы на утреннее правонарушение, я превратил бы свою власть в посмешище.

Он помолчал, чтобы отхлебнуть чая, после чего осторожно поставил чашку обратно на блюдце.

Отец проследил взглядом за движением его руки. Воцарилось молчание, которое отец явно не собирался нарушать. Повернувшись ко мне, Лаклан Брод сказал:

— Твой отец — человек принципов, Родди. Боюсь, я не убедил его в своих добрых намерениях.

Я молча опустил глаза на стол, избегая его взгляда. Тогда Лаклан Брод снова обратился к отцу; теперь в его тоне слышалось раздражение:

— Может, ты считаешь, что я фанатично стремлюсь к соблюдению правил или получаю от своей власти какие-то личные выгоды. Могу тебя уверить, что все это очень далеко от истины. Сам по себе сбор водорослей — пустячное дело, совершенно верно, но, если дозволить собирать водоросли на берегу, разве люди не решат справедливо, что позволительно также добывать рыбу в реках или оленей на склонах холма?

— Не вижу, как можно сравнивать такие вещи, — сказал отец.

— Но их можно сравнивать, — ответил Брод, покачивая указательным пальцем, чтобы подчеркнуть свои слова. — Я бы не осмелился наставлять такого набожного человека, как ты, в вопросах теологии, но, полагаю, восьмая заповедь не видит разницы между воровством большого предмета и воровством малого.

— Ты обвиняешь меня в воровстве? — тихо спросил отец.

— Я ни в чем тебя не обвиняю, — махнул рукой Брод. — Но трудно иначе истолковать поступок, когда берешь нечто, не принадлежащее тебе.

Отец подумал несколько мгновений, а потом заявил, что раз уж Брод сказал такое, у него нет причин здесь задерживаться.

Констебль не шевельнулся, чтобы встать со скамьи. Он допил чай и вытер губы тыльной стороной ладони. Его пальцы задержались на лице еще на несколько мгновений, разглаживая усы.

— Я пришел сюда не для того, чтобы обвинять, Джон, — сказал он. — Если я неловко выразился, прости меня. Я пришел, наоборот, для того, чтобы помириться. При обычных обстоятельствах штраф за твое утреннее правонарушение составил бы десять шиллингов. Однако, поскольку, как ты справедливо заметил, водоросли собирались на берегу с незапамятных времен, и ты вернул их на берег, когда я указал тебе на твою ошибку, я готов в данном случае отказаться от штрафа.

Если Лаклан Брод думал, что мой отец поблагодарит его за жест милосердия, он ошибся.

— Я бы предпочел заплатить десять шиллингов, чем быть у тебя в долгу.

Лаклан Брод кивнул.

— Я уважаю это, но, поскольку платить десять шиллингов не нужно, ты не должен считать это снисхождением, из-за которого надо чувствовать себя в долгу.

Он постучал пальцами по столу, словно сигнализируя об удачном завершении дела. Казалось, Брод собирается уйти, но потом он снова помедлил, будто ему внезапно пришла в голову некая мысль.

— Конечно, тебе все еще нужны водоросли.

— Я не желаю брать то, что мне не принадлежит, — ответил отец.

— Как я пытаюсь объяснить, — сказал Брод, — вопрос не в том, чтобы брать то, что тебе не принадлежит, а лишь в том, чтобы должным образом следовать процедурам.

— За последние несколько месяцев я довольно наслушался о процедурах и правилах.

— Возможно, но процедуры существуют, и им надо следовать. В данном случае все, что требуется, — это подать фактору заявление, что ты желаешь собрать водоросли на берегу, дабы раскидать их по своему участку. Такое заявление можно подать через представителя фактора.

— То есть через тебя, — сказал отец.

Брод легким кивком дать понять, что имел в виду именно это.

— Учитывая взаимопонимание, которого мы достигли нынче вечером, — сказал он, — я не вижу причин не принять устное прошение и могу заверить, что такое прошение будет принято благосклонно.

Тонкие губы отца дернулись, но он ничего не сказал. Спустя несколько мгновений появилась пухлая курица — ее силуэт возник в дверях — и сунула голову в дом, словно ища своих товарок. Она уже занесла левую лапку, согнув ее под грудью, как иссохшую руку, но, не найдя того, что искала, подалась назад и исчезла из виду.

Лаклан Брод пожал плечами и сказал:

— Насколько я понимаю, у тебя нет желания подавать такое прошение.

Он пожелал нам доброго вечера так, словно мы только что провели в обществе друг друга веселый час, и ушел.

Я не сомневался, что Брод очень доволен собой, и в тот миг ужасно его ненавидел. Он, несомненно, был умным парнем, куда с ним было тягаться моему тугодуму отцу.

Последний остался сидеть за столом и весь остаток вечера безучастно глядел в сторону пустого коровника. Поскольку мне нечего было сказать о случившемся, я вышел из дома и сел на скамью. Курица, недавно появлявшаяся в дверях, теперь поклевывала что-то на земле между домами.