Иван Погонин - Экспедиция в рай

– Дура я, не догадалась, что платье от крови испортится, надо было мне ее не рубить, а придушить.

Так совершилось ужасное преступление малолетней убийцы Эмилии Родберг, которой в скором времени вместе со своей соучастницей, бабушкой Розалией Родберг, предстоит явиться перед судом справедливости».

– Ну как? – спросил Осип Григорьевич супругу.

Она отложила газету:

– Да, это не Чехов… И даже не Влас Дорошевич… Больше не пиши, Ося!

Михельсон разлил чай по чашкам и придвинул к Тараканову вазочку, доверху наполненную вишневым вареньем:

– Угощайтесь, коллега.

– Благодарствую, херра Михельсон.

– Послушайте, – сыскной чиновник перешел на русский, – давайте по старинке, по имени-отчеству друг к другу обращаться? Я большую часть жизни в Петербургской губернии прожил [18], и хоть немец на все сто процентов, а все-таки больше русский, чем эстонец. Хм. Во я сказанул!

– Я согласен.

– Еще бы вы не были согласны. Тяжело язык дается?

– Я кроме русского еще три языка знаю: немецкий, польский и эстонский. Первые два легко выучил, и говорю на них свободно, а с эстонским беда – текст разбираю отлично и пишу без ошибок, а вот с произношением… Никак не даются мне местные звуки!

– Я это заметил. Ну ничего, выучитесь со временем. У меня супруга, покойница, была рязанской уроженкой, а после пяти лет здешней жизни так язык выучила, что лучше некоторых эстов разговаривала. Она у меня даже в любительских спектаклях участвовала на местном наречии. Царствие ей небесное, – чиновник вздохнул. – Ну, коль мы про театр вспомнили, давайте про дело поговорим. Не зря же я вас к себе в гости позвал? Значит, вы считаете, что в театр идти не надо?

– Ни в коем случае Конрад…

– Оттович.

– Ни в коем случае, Конрад Оттович. Что нам даст поход в театр? Ну узнаем мы, кто ему предоставил бороду, и что? Убедимся лишний раз, что он – это он, так нам от этого ни холодно ни жарко не станет. А вот преступник, прознав про то, что мы ищем фальшивую бороду, насторожится и затаится.

– Да, в ваших словах есть резон. Что же вы предлагаете делать?

– Воспользоваться другим искусством – изобразительным.

– Как вас понимать прикажете?

– Полиции в культурных странах давно прибегают к услугам профессиональных художников для составления портретов преступников по описаниям очевидцев. И такие опыты дают весьма неплохие результаты. Мой друг и учитель, господин Кунцевич, в тысяча девятьсот тринадцатом году с помощью художника отыскал крупного фальшивомонетчика!

Михельсон помешивал чай, и думал.

– Ну, хорошо, – наконец сказал он, – найдем мы художника, нарисует он портрет «Экспедитора» по описанию конторщика товарной станции, а дальше что? Карточки всех нарвских мазуриков мы конторщику показали, он никого не признал, выходит, жулик этот не здешний. Отправим его портрет в Ревель, в Центральную картотеку? И как там будут по нему искать преступника? Сличать со всеми имеющимися фотографиями? Нет, никто этим заниматься не будет. Это для нас два с половиной миллиона марок сумма о-го-го, а для столицы – пустяки. Там подобные мошенничества, почитай, каждую неделю регистрируют.

– Ну, во-первых, портрет можно показать всем сотрудникам нарвской КриПо, вдруг кто опознает. А во-вторых, его можно еще кой-куда направить, есть у меня по этому поводу одна идейка.

– Ладно, уговорили. Только где нам найти живописца?

– Я уже нашел.

Осип Григорьевич постучал в дверь.

– Не заперто! – послышалось изнутри.

Тараканов открыл и очутился в мрачной прокуренной комнате, имевшей из обстановки только кровать и большой мольберт на треноге. На подоконнике стояла наполовину пустая бутылка водки и консервная банка, доверху набитая окурками.

– Разрешите?

– Прошу, прошу! Вы по объявлению?

– Да-с. Вы Ратмиров?

– Точно так-с, выпускник Центрального, подчеркиваю, Центрального, а не местного, – здесь живописец скривился, – училища технического рисования, Игорь Александрович Ратмиров, свободный художник-с. Карточку принесли?

– Какую карточку? Ах, да. То есть нет, карточку не принес.

– Желаете портрет с натуры? И это умеем-с. Вас будем рисовать или кого-нибудь другого? Могу пастелью, углем, французской тушью. Могу в красках, но это дороже…

– Можно тушью, это не принципиально. Видите ли, заказ у меня будет не совсем обычный. Вы сможете нарисовать портрет по описанию?

– Как вы изволили сказать? По описанию?

– Ну да. Один человек вам будет описывать внешность другого человека, а вы с его слов попытаетесь написать портрет. Сможете?

– Вы знаете, я никогда не пробовал… А с другой стороны, почему нет? Только тушью будет неудобно – много бумаги изведу. Тут надобно карандашом. Тысяча марок!

– Эка вы хватанули! Двести.

– Да как вы смеете! Я выпускник столичного училища технического рисования! Я писал портреты лиц второго класса! А вы… Пятьсот и ни пенни меньше!

– Триста, или я ищу другого художника.

– Черт с вами, грабьте!

Цейзиг выслушал Михельсона и Тараканова, повертел в руках портрет и разразился бранью:

– Шерлоки Холмсы, мать вашу! Почему вы его сразу не взяли?

– Так ведь никаких улик против него нет, – стал оправдывался сыскной чиновник.

– Улик нет! Арвид с ними бы поработал, и улики вмиг бы нашлись!

Осип Григорьевич пришел на выручку товарищу:

– Когда я сообразил, что к краже с товарки причастен Наумов, его уже в городе не было. Три дня назад он съехал из квартиры, не сказав хозяйке, куда.

Начальник КриПо аж застонал:

– Ведь в руках, в руках у меня был! Правильно Пересильд говорил, не надо было вас выпускать. А теперь придется за ним бегать.

– Если бы вы меня не выпустили, я бы не съездил на Товарную станцию и не догадался бы про Наумова.

– Да пошел ты… Лекок! Ладно… Что делать предлагаете?

Тараканов насупился, но ответил:

– Надо ехать в Печоры, у него там дядька мызу имеет. Сдается мне – он у него.

– Это почему тебе так сдается?

– Он мне сам рассказывал, что испытывает к дядьке сыновьи чувства. Да и проверил я кое-что. Наумов закончил городское училище. Я сходил туда и побеседовал с его преподавателями. Они его прекрасно помнят. Так вот, в школе он был изгоем, знаете ли, эдаким предметом насмешек. Рос он без отца, был болезненным, хлипким, одет всегда как оборванец, вечно грязный, с немытой головой. Его часто били. Все это продолжалось до тех пор, пока в школу не заявился его дядя. Он разом разобрался со всеми обидчиками, да так, что после его визита Сашку никто не трогал. Да и сам Наумов сразу изменился – стал заниматься гимнастикой, следить за собой, одежонка у него появилась. В общем, дядя для него большой авторитет.