Иван Погонин - Экспедиция в рай

Поезд состоял из трех пассажирских вагонов и двух грузовых. Пятьдесят верст до Сосновки состав полз целых три с половиной часа, и на место Тараканов приехал только к обеду. По главной улице поселка он дошел до соснового бора, на опушке которого стоял бывший дом гвардейца Костина.

Осип Григорьевич думал, что жилище отставного корнета разделили на комнаты и отдали фабричным рабочим, но, как оказалось, ошибся – в доме находились разные советские учреждения – РИК [24]со всеми его многочисленными отделами, Ликпункт [25], библиотека.

Тараканов поднялся по красивой чугунной лестнице на второй этаж, повернул направо, подошел к третьей двери и прочитал трафаретную надпись на прибитой к ней фанерной табличке: «УУП ГООГПУ т. Чуев».

Когда смысл аббревиатуры дошел до Осипа Григорьевича, он развернулся, и, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, покинул здание.

Тараканов обошел дом сзади и увидел, что все три окна нужной ему комнаты забраны решетками. «Если в доме Исполком, то на ночь там наверняка остается сторож. Дверь в комнату на вид основательная, да и замок на ней должен быть соответствующий, ногтем его не откроешь. Что же делать?!» – Осип Григорьевич с досадой ударил кулаком по сосне, мимо которой проходил. Он шел по бору без всякой цели, чтобы успокоиться, собраться с мыслями и выработать какой-нибудь план действий. Но план вырабатываться никак не хотел. В конце концов охотник за сокровищами решил дождаться вечера и посмотреть, как охраняется здание. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Тараканов углубился по тропинке в лесную чащу, нашел небольшую полянку, посредине которой лежал огромный сосновый ствол, и просидел на дереве до тех пор, пока не начало смеркаться. Когда он вернулся в поселок, было уже темно. Осип Григорьевич надвинул кепку на глаза и пошел к барскому дому.

На крыльце сидел старик в романовском полушубке и курил самокрутку. Тараканов попросил спичек, прикурил и начал разговор:

– Караулишь, отец?

– Караулю. А ты кто таков, что-то я тебя не признаю?

– Да я не здешний, на завод ходил, места искал.

– Ну и как, нашел?

– Какой там, от ворот поворот. Специальности-то у меня нет, хотел простым разнорабочим, а такие места все заняты.

– Экий ты шустрый! Тут литейщики в очереди стоят, места дожидаются, а ты разнорабочим! Своим местов тапереча нет, не то что пришлым. У меня сын, вон, в Тулу на службу мотается, хоть он тут родился и вырос. Это раньше работы всем хватало…

– Да я и сам теперь понял, что зря к вам прокатился. Один приятель посоветовал, будь он неладен… А ты что за здание-то сторожишь, поссовет?

– Нет, в энтом доме контор много, но поссовета нет. Тут исполком, читальня, ГПУ.

– Это что ж, ты ГПУ охраняешь? – улыбнулся Тараканов.

– Я исполком охраняю, а ГПУ без моей охраны обходится. Товарищ Чуев сам себя сторожит. Он прямо на службе и живет – квартиры не имеет, вот в кабинете своем и обитает.

– А почему ему квартиры не дают?

– Этот, как его, жилищный голод! Раньше был просто голод, а теперь еще и жилищный. Тьфу! Оно и понятно – при царе на весь поселок был один урядник и два стражника, вот и вся власть. А теперь в одном исполкоме человек двадцать состоит. Милиции целый участок, Ликкомы, наркомы, где уж тут жилья напастись. Тут многие ночуют. Библиотекарша с мужем, из отдела финансов двое. Цельный постоялый двор. Ладно, мил человек, пора мне дверь закрывать. Чуев на этот счет строг – велит ровно в девять запираться.

– А переночевать нельзя у тебя?

– Да ты что, с ума сошел! Меня за такие ночевки в один миг с места погонят. Ты иди на вокзал, в одиннадцать будет поезд до Тулы.

Сторож, кряхтя, поднялся, вошел внутрь здания и закрыл дверь. Послышался лязг засова. Тараканов совсем повесил голову и побрел на станцию. Паровоз опоздал, и в Тулу он вернулся только в пятом часу утра.

Проснулся он в одиннадцать, весь разбитый, с головной болью. Хозяйке сказал, что приболел, поэтому на службу не пойдет. Он пролежал в кровати до двух, потом резко встал, походил по комнате, о чем-то думая, потом, видимо, на что-то решившись, махнул рукой. Когда стало темнеть, пошел на остановку автобуса. Ему повезло, красный открытый «Вайт-АМО» подошел буквально через десять минут. Осип Григорьевич разместился на двухместном, обитом кожей сиденье рядом с каким-то важным совслужащим и протянул сидевшему рядом с шофером кондуктору рублевую купюру. Тот отсчитал сдачу. Оказалось, что проезд стоил довольно дорого – 20 копеек. Через пять минут кондуктор объявил: «Лейтейзена, граждане». Автобус остановился на углу бывшей Грязевской, и тут пошел дождь. На следующей – Коммерческой, которую кондуктор окрестил улицей Ленина, Осип Григорьевич вышел. В бакалейно-колониальном магазине № 26 какого-то Церабкопа, постояв минут двадцать в очереди к прилавку, а затем примерно столько же в кассу, он купил хорошей колбасы, сардин в банке, белого хлеба, сыру и бутылку «рыковки». Приказчик завернул покупки в большой бумажный кулек, а бутылку Осип Григорьевич из осторожности засунул в карман пиджака. По деревянной, давно не чиненной панели он дошел до нужного ему дома, отворил незапертую калитку, прошел через двор и постучал в дверь. Она открылась, и перед ним предстал заросший щетиной, косматый мужик в несвежей холщовой рубахе и защитного цвета галифе. Изо рта у него торчал дымящийся окурок. Мужик был слегка пьян.

– О! А вот и Оська, – сказал мужик так, как будто Тараканов полчаса назад выходил за бутылкой. – Заходи!

– Вот так и живем! – Маслов разлил остатки водки по стаканам, чокнулся и тут же опрокинул свой.

Осип Григорьевич пить не спешил.

– Зря ты одну купил, – сказал Иван, морщась и занюхивая водку хлебом. – Это же не водка – одно название. Я на днях три таких флакона выдул, и ни в одном глазу! Эх, с той, что раньше, и не сравнить… Раньше… Я же, Ося, чуть уезд не получил! В шестнадцатом, в декабре, губернатор меня к себе вызывал и говорит: господин Маслов, к Пасхе обещаю вам исправника… Кабы не эти… Сволота проклятая! Никой жизни из-за них нет…

– Ты чем сейчас занимаешься?

– А ничем. Меня как в двадцать третьем из розыска вычистили, так ничем и не занимаюсь. Пью…

– А живешь на что?

– На что придется. Жильцов пускаю, на рынке гружу-разгружаю, траву кошу, огороды копаю. Братишка, молодец, в беде не бросает – помогает! Вот – шаровары отдал, совсем новые! Он у меня начальник! Особых поручений!

– В ГПУ?

– В нем, проклятом. Продал душу дьяволу, с потрохами продал… Дай Бог ему здоровья. – Маслов замолчал, уставившись в пустой стакан. Потом поднял совершенно пьяные глаза на Тараканова и спросил: – Ты из Парижу?

– Нет, я из Нарвы.