Юлия Нелидова - Дело о бюловском звере

— Просыпайтесь, Иван Несторович, — прошипел он заговорщицким шепотом, — просыпайтесь. Наденьте ваши окуляры — настало время сюрпризов.

И приказал филеру осадить чубарых.

Остановились, ждут. У Делина вид такой, будто у борзой, напавшей на след: глаза сверкают, прищурены, усы торчком, руки потирает. Иноземцеву, ясное дело, ничего не ясно. Он с тревогой глядел на исправника, шепотом спрашивал, что стряслось. Но едва открывал рот, исправник принимался шикать:

— Тише, всю операцию мне сорвете. Сейчас по сценарию вы должны спать, потому сидите тихо.

Хорошо. Операция так операция. Иноземцев сидел, старался не двигаться, но сердце так стучало, что, казалось, его слышно в соседней губернии. Ладно сердце, так руки тряслись, коленки ватными сделались — стыдно.

Прождали четверть часа, прождали час, следом два. Уже и солнце стало клониться к закату, окрасив небо в кроваво-красный, но обещанного сюрприза все не видать. Делин занервничал. Сначала это было заметно по его напряженному лицу, следом подключились руки — они то сжимались в кулаки, то разжимались. Иноземцев посмел послать вопрошающий взор.

Но взор оказался столь красноречивым, что возымел на исправника странное действие.

Он встревоженно спохватился, кинулся к саквояжу с алмазами, трясущимися пальцами растерзал замок, распахнул холщовый мешок и замер. Вмиг краска сошла с его светлоусого лица. А через мгновение он запустил руку внутрь и вынул оттуда пригоршню серых придорожных камней.

Иноземцев не сразу оправился от изумления, прежде чем выдавил:

— Что это?

Тут исправник взорвался, как ящик с нитроглицерином.

— И вы смеете спрашивать, что это? — взревел он.

— Я действительно не понимаю. — Иноземцев автоматически сунул руку в саквояж, но тоже достал пригоршню совершенно обыкновенных, пыльных придорожных камней, кусков глины и гальки. Потом еще и еще. Вынимал, в бездумном непонимании роняя их на пол кареты, пока Делин не вырвал из рук саквояж и не пнул в сторону.

— Да вы понимаете… да вы мне всю операцию сорвали… да на вас понадеяться… — задыхался тот, бледнея и краснея.

— Да что же стряслось, бога ради, объясните? — вскричал Иноземцев.

— Как? — прокричал Делин, возведя руки к потолку. — Ка-ак? Все-то вы, все вы недоглядели! Больше ж некому. В облаках летаете, вот и проворонили… А-а, что с вас взять, — замахнулся было, но тотчас как-то разом ослабел. Откинулся на спинку, расширил воротничок и галстук, вздохнул.

— Под суд у меня пойдете! Или по меньшей мере в желтый дом упрячу. Как можно было? Как можно? Не-ет, не прощу. Так проучу — быстро отучитесь дурачка изображать.

Иноземцев бросился спрашивать: о чем он? за что под суд? Но Делин демонстративно отвернулся и ни слова больше не сказал. Его лицо стало непроницаемой маской отчаянной ненависти.

После того как драгоценные камни обернулись простыми придорожными, Иван Несторович потерял всякую веру в здравый смысл. Разум уперся в тупик и подобно часовому механизму, у которого кончился завод, замер. Замер и не в ожидании даже, не в надежде узнать, а что же дальше, — просто иссякла его способность давать оценку событиям. Но Делин, кажется, имел на уме некие свои соображения и прерывать путешествия не намеревался — до Петербурга придется добраться и лично перед Петром Васильевичем, начальником отделения для производства дел по охранению общественного порядка, отвечать и за клад, и за озеро, и за потерянные алмазы. От правосудия не отвертеться, следовавший рядом филер не даст и слова утаить.

Спустя три дня пути Иноземцев не выдержал и опять стал подбираться к исправнику с вопросами: что за сюрприз был да чего ожидали-то среди поля? Но тот сразу принимался нервно дрожать, белеть и кричать, мол, отвечать ему на глупые вопросы будет начальник Департамента полиции или даже сам государь.

Вот так и доехали до чугунки, до нижегородского вокзала, так и до Москвы, а следом и до Петербурга добрались. Росла в душе Ивана Несторовича тревога. А когда на перроне в столице встретил их нахмуренный и насупленный Заманский с толпой чиновников в синих мундирах, понял Иноземцев, что пощады ждать нечего — влип по самые уши.

С Николаевского вокзала тотчас же на Гороховую, в охранку повезли. Теперь Иноземцев не через парадное крыльцо попал внутрь, а через узенькую, незаметную с улицы дверцу, и сразу в тюремную камеру временного содержания. Закрыли в комнате с серыми стенами и продержали несколько часов. После выпустили, провели уже знакомыми анфиладами и лестницами в кабинет Заманского, велели изложить в деталях все произошедшее с ним — Иваном Несторовичем Иноземцевым — с момента отбытия из Бюловки до сегодняшнего дня. При допросе присутствовал и Делин. Он стоял за плечом Заманского, заложив руки за спину, насупив брови. Был и чиновник, что бесцеремонно выпроводил когда-то Иноземцева, явившегося просить за Лаврентия Михайловича, — оказался он помощником начальника отделения по охранению безопасности, к нему обращались, величая Георгием Аркадьевичем.

Иноземцев говорил, опустивши голову. Ему было невообразимо неловко рассказывать о подверженности приступам самого настоящего сумасшествия. Слово за слово, он все больше начинал осознавать, что стал жертвой собственных фантазий. Необъяснимые доселе моменты вдруг обросли причинами и пояснениями.

Например, как оказался ключ от клетки с гиеной у него в комнате? Иноземцев ведь все хотел сходить в зоосад, но откладывал. Видимо, в одно из своих бессознательных ночных состояний и совершил визит к клетке с животным, выкрал ключ, поводок, а потом вернулся домой и, сложив похищенное на столе, лег спать. Наутро, конечно же, ни о чем не помнил. А гиена действительно оказалась именно что из зоосада — за несколько дней она занемогла, ее сочли мертвой и тело вынесли на неохраняемый участок, отведенный под кладбище животных, земле не предали, может, по причине того, что шкурку хотели снять, или еще по какому-то собственному почину, та и сбежала. Что уж говорить о видениях, в которых пестрели образы зловещего бюловского чудовища, бедной утопленницы, летающие белые «нечто», голоса — все это лишь плод фантазий сумасшедшего, разум которого, известно, способен искажать зримую действительность в угоду собственным иллюзиям, все больше и больше в них увязая, как в трясине.

Иван Несторович рассказывал, то и дело прерывая нить повествования, дабы дать собственные ремарки произошедшему, сдабривая их медицинскими терминами, прибегая к помощи то одного известного труда по психиатрии, то другого. Сам себе ставил диагноз, тотчас его подтверждая.

Чиновники слушали, ни разу его не прервав, и особенно были внимательны, когда Иноземцев объяснял свое поведение с точки зрения постигшей его dementia paranoids [4] Деменция параноидальная — устаревший термин параноидальной шизофрении, паранойи. .