Джон Робертс - SPQR V. Сатурналии

– Клодий – сам по себе, – сказал Цезарь. – Он поддерживает меня, и благодаря этому поддерживает и моего доброго друга, Гнея Помпея Великого. И этому наверняка следует радоваться.

Бестию искусно обошли, и он умолк, будучи вынужден признать вымышленный триумвират, созданный Цезарем, Помпеем и Крассом.

– Меня беспокоит дело Фаусты Корнелии, – сказал Виселлий Варрон. – Это, конечно, бесстыдная женщина, но она дочь диктатора и как таковая – в некотором роде символ аристократической партии. Корнелии – великая семья, они были консулами со времен основания Республики. В наши неспокойные времена народ должен верить в великие семьи. Я думаю, будет неуместным втягивать ее имя в это подлое дело.

Я попытался припомнить, являются ли Виселлии клиентами Корнелиев. Они были крайне незаметной семьей, и я никогда не слышал, чтобы какой-то известный мужчина носил это имя, а значит, отец Виселлия – а может быть, и дед, – скорее всего, был вольноотпущенником. Не то чтобы я питал предубеждение к современным потомкам рабов, но такие люди часто хранили чрезмерную верность своим бывшим владельцам.

– А что насчет Фульвии? – спросил отец. – Я никогда с ней не встречался и едва знаю ее семью. Некогда Фульвии были великими, но они почти вымерли или покинули Город. В течение семидесяти или восьмидесяти лет не было консула с таким именем.

– Этот род из Байи [56] Согласно Цицерону, плебейский род Фульвиев пришел в Рим из Тускула. , полагаю, – сказал Цезарь. – Ее можно не принимать в расчет. Она обручена с Клодием, но это ничего не значит. Он всегда может найти другую.

Я довольно громко откашлялся.

– Господа, я не решаюсь говорить в такой утонченной компании, но, полагаю, нам следует обсудить, что делать с нечестивым культом, практикующим на земле Рима запрещенные ритуалы, а не то, как справиться с присутствием патрициев на этих ритуалах. В конце концов, я видел там многих, просто узнал всего троих.

Отец сердито посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– Совершенно верно, – проговорил Бестия. – Мы можем совершить ошибку, обвинив Фульвию. Кто знает, кого она назовет своими сестрами по этим отвратительным ритуалам?

– Мы имеем дело с противозаконным человеческим жертвоприношением! – настаивал я.

– Верно, – согласился Юлий Цезарь. – На этот счет закон совершенно ясен. Проблема в том, что я не знаю ни единого случая, когда кого-нибудь привлекли к ответственности по обвинению в подобном деле. Если жертва была рабом и собственностью одного из участников ритуала, обвинение в убийстве необоснованно. Цензоры могут изгонять граждан за безнравственность, но законное судебное преследование – дело другое.

– Тогда, – сказал я, – ты, как верховный понтифик, можешь ведь объявить этих людей и их культ врагами государства и предпринять против них какие-то меры? Ты не мог бы осудить их, сровнять с землей их священное место и засыпать их мундус?

– Я мог бы это сделать, но какой смысл? Если не считать высокородных искательниц острых ощущений, эти люди, по большей части, – чужестранцы, даже если явились из мест, получивших римское гражданство. Настоящая цель изгнания наиболее отвратительных иностранных культов из Города – сохранение общественного порядка. Те ведьмы исполняют свои ритуалы на разумном расстоянии от городских стен и, насколько нам известно, занимаются этим веками, совершенно не мутя народ.

– Но то, что они делают, – позорно! – сказал я. – Это оскорбление наших законов и наших богов!

– Полагаю, я лучше разбираюсь и в законах, и в богах, – ответил Цезарь. – Прежде чем отбыть в Галлию, я назначу комиссию по расследованию данного вопроса и разрешу ее членам действовать на основании моих полномочий. Я также поговорю с Клодием о его сестре и о ее подруге Фульвии, которая, кажется, живет вместе с ней. Еще я поговорю с Лукуллом – Фауста находится под его опекой. Ее брат, Фауст, сейчас в Иллирике вместе с Луцием Куллеолом, и с ним я тоже поговорю, когда туда доберусь. Я буду убеждать навсегда выслать всех этих трех женщин из Рима, для их же блага и для блага их семей. Но все это, конечно, следует проделать осторожно, чтобы избежать публичного скандала.

– Если ты извинишь меня, Гай Юлий, – перебил я, – то я считаю, что публичный скандал – именно то, что нам сейчас нужно. То, что я видел…

– То, что ты видел, Деций, – в голосе Цезаря зазвенела сталь, – достаточно, чтобы обвинить трех глупых патрицианок и ровно одну этрусскую крестьянку. Осмелюсь предположить, ты мог бы поразглагольствовать на народных собраниях и добиться каких-нибудь действий, но то была бы истерия толпы, направленная на всех людей на рынке, прибывших из отдаленных мест, особенно на марсов. Мне вряд ли нужно напоминать тебе, что не так давно у нас с марсами была кровавая война, и сейчас не требуется большого повода, чтобы заставить их взяться за оружие против нас – а это последнее, что нам надо, когда предстоит война в Галлии.

– Истинная правда, – подтвердил Бестия. – Люди уже на пределе терпения. Легкомысленная болтовня о колдовстве и человеческих жертвоприношениях распространится по трущобам, как пожар. Один иноземный раб, принесенный в жертву над мундусом, превратится в двадцать детей граждан, убитых и съеденных.

– Я тоже настоятельно рекомендую сдержанность, – высказался Варрон. – Преступление вряд ли достойно тех общественных беспорядков, которые обязательно возникнут.

– Мне не нравится мысль о том, что чужеземные варварские обычаи практикуются прямо у порога Рима, – сказал отец, – фактически под носом у цензоров. Может, нам предъявить обвинение этой женщине, Фурии, и судить ее одну? Наказать их зачинщицу, или верховную жрицу, или кто она там такая, – и остальные удерут в свои холмы.

– В любое другое время это было бы превосходной идеей, – отозвался Цезарь, – но в декабре судов не будет, а в новом году придут к власти новые магистраты. Чтобы дать показания против женщины, твоему сыну придется быть в Городе, когда Публий Клодий станет трибуном.

– Это рискованно, – покачал головой отец.

– Я не боюсь Клодия! – запротестовал я.

– Ну конечно, к чему бояться Клодия? – Отец повернулся ко мне. – Думаешь, это будет некий гомеровский поединок между отважными воинами? Он станет неприкосновенным, и в его распоряжении окажется тысяча человек, каждый из которых будет рваться оказать ему услугу, доставив ему твою голову.

– Если только вы с Клодием не помирились, как я слышал, – вставил Кальпурний.

– Что такое? – нахмурившись, спросил отец.

– Да, Деций, – забавляясь, сказал Цезарь, – поведай нам про такое чудо.

– Клодий думает, что мое расследование докажет невиновность его сестры, – рассказал я, проклиная болтливый язык Бестии. – Но я не придаю никакого значения его торжественным заявлениям о мире. Что бы я ни выяснил – в ее пользу или против нее, – снова начнется война.