Иван Любенко - Приговор

Как бы там ни было, но боевую группу, состоящую из пяти человек, он создал, нарушив, правда, главное незыблемое правило разведки — не раскрываться перед всеми членами подполья, чтобы не подвергать себя опасности в случае ареста одного из соратников. Да и, чего греха таить, сама группа была, что называется, «сырая». Радовало, правда, то, что ему удалось завербовать человека, который мог без всяких подозрений находиться на перроне станции Тихорецкая, собирать нужную информацию о переброске войск белых и передавать её в Ставрополь. А уже отсюда она уходила в штаб армии через телеграфиста. Но и этого наблюдателя надо было учить всем премудростям разведки, ведь без знания элементарных правил легко совершить ошибку и передать недостоверные сведения. К примеру, если видишь товарный состав из шестидесяти вагонов с задраенными дверями, то это значит, что он следует порожняком, а если насчитал тридцать — сорок вагонов, стало быть — гружёный войсками. Или, если в открытой теплушке по восемь лошадей, то, выходит, во всём составе сотни три казаков. И таких премудростей было много. Но откуда неопытный человек может это знать?

Вот и сейчас он направлялся на встречу с подпольщиками, чтобы лично проинструктировать каждого о новых заданиях и предстоящих акциях.

На Воронцовкой улице, у магазина модной одежды, он замедлил шаг, остановился у витрины, делая вид, что рассматривает манекена, одетого в модный костюм, и, удостоверившись в отсутствии слежки, перешёл через дорогу. В лавке с вывеской «Колониальные товары» на двери, в её стеклянной части, виднелась табличка «открыто». Она висела неровно, под тупым углом, как и положено перед встречей. Это означало, что явка не провалена. Он потянул бронзовую ручку на себя и зашёл.

Дневная жара спала, и плотная, как накидка фотографа, темнота легла на город. Ставрополь засыпал. Фонари Николаевского проспекта зажигались, как и раньше, в девять пополудни. В этой непроглядной черноте они казались маяками в безбрежном океане ночи.

Ардашев вышел из дома за четверть часа до полуночи и зашагал к церкви во имя Успения Пресвятой Богородицы. Месяц спрятался за тучи, и на Ярмарочной площади — недавнем месте казни большевиками братьев Ртищевых — ничего не было видно. Слышался лай разбуженной собаки и стук железных колёс водовозки, одиноко катившей по мостовой.

Дорога не заняла много времени. Калитка на кладбище была открыта, и статский советник направился к армянскому склепу, что располагался с правой стороны храма, выстроенного ещё в далёком 1849 году. Его белые стены смотрелись светлым пятном среди стволов старых клёнов. Неподалёку завиделись два знакомых силуэта — Каширин и Ерёмин.

— Доброй ночи, господа, — тихо выговорил бывший присяжный поверенный. — Всё тихо?

— Да, — ответил Каширин.

— Давно ждёте?

— Минут пятнадцать, — уточнил Ерёмин.

— Оружие наготове?

— Естественно, — начальник сыска распахнул пиджак. За поясом торчал наган.

— Отлично. А у вас? — глядя на Ерёмина, полюбопытствовал Ардашев.

— Да вот.

— О парабеллум! Позволите?

— Конечно, — помощник Каширина протянул пистолет.

— Клим Пантелеевич, уже полночь, — нетерпеливо проговорил Антон Филаретович. — Он скоро явится?

— Кто?

— Тот, кого мы ждём — красный шпион.

— А он уже здесь, — разглядывая оружие, ответил Ардашев.

— Да? — удивился начальник уголовно-розыскного отделения. — В самом деле? И где же он?

— Рядом с вами, — направив парабеллум на Ерёмина, вымолвил статский советник и добавил: — Снимите с руки повязку.

— Вы в своём уме? — растеряно вопросил тот.

— Делайте, что вам говорят.

Ерёмин развязал бинт. На руке засветился рубец.

— Что и требовалось доказать, — усмехнулся Клим Пантелеевич. — Рана от фосфорного ожога всегда прекрасно видна в темноте.

— Что всё это значит? — возмутился Ерёмин. — О чём вы? Какой фосфор?

— Да тот самый, который вы поместили в бутылку с сернистым углеродом. Воспламенение наступает сразу при разбитии бутылки, то есть при доступе кислорода. Но чтобы собрать такую бомбу, необходимо точно рассчитать пропорцию этих двух соединений. И здесь важно не ошибиться. В противном случае, бомба не загорится. Однако для настоящего профессионала это не составит особого труда. Вас этому неплохо научили. Но вот незадача: вы проявили неосторожность и обожгли руку. Досадная случайность. Но что поделаешь?.. Затем вы доставили бутылку на явочную квартиру, вернее, в лавку «Колониальные товары», что на Воронцовкой улице и передали одному из подпольщиков. Вот он-то уже и бросил её в открытое окно редакции «Ставропольских ведомостей». Кстати, вы и сегодня туда захаживали. Я следил за вами. Господи, вы бы хоть научили своих коллег азам конспирации: появляться на явочной квартире и покидать её нужно с интервалом пять — десять минут, а не выскакивать оттуда один за другим, как гимназисты с последнего урока. Слава Богу, у Почтамта мне удалось нанять ватагу мальчишек, которые и проследили за каждым из ваших соратников. Не сомневаюсь, что сегодня ночью все пятеро будут арестованы и предстанут перед судом.

Клим Пантелеевич повернулся к застывшему от изумления полицейскому:

— Чего вы ждёте, Антон Филаретович? Надевайте наручники на своего помощника. Да обыщите его хорошенько. У вас сегодня и так будет беспокойная ночь. Вам предстоит арестовать ещё пять человек и провести обыски по месту их службы и жительства.

— Да-да, — вышел из оцепенения Каширин, и малые ручные цепочки закрылись на запястьях Ерёмина. Он похлопал задержанного по карманам, вынул спички, портсигар, документы и спросил: — И всё-таки, Клим Пантелеевич, когда вы его заподозрили?

— Сегодня. Днём стояла неимоверная жара. И когда вошёл ваш помощник с расстёгнутым воротом сорочки, я заметил, что у него на шее нет нательного крестика. А ведь крестился на икону, что у вас стояла. Это обстоятельство меня насторожило. Как известно, красные не носят ни крестиков, ни образков. А ваш рассказ о зажигательной бомбе и обстоятельствах его поранения только добавили уверенности в том, что Ерёмин и есть большевистский резидент. Окончательно я в этом убедился, когда следил за ним и довёл до лавки «Колониальных товаров». Вот, возьмите его оружие и адреса остальных, — Ардашев протянул парабеллум и полулист почтовой бумаги. — Только задерживайте этих голубчиков одновременно. Думаю, вам следует связаться с начальником контрразведки. Владимир Карлович, не простит, если сам не поучаствует в поимке подпольщиков. Не знаю, как вы, а я бы поступил именно так.

— Вы правы. Так и сделаю, — закивал Каширин и спросил: — А почему вы решили арестовать его именно здесь на Успенском кладбище, а, допустим, не у него дома?