Валерий Введенский - Убийца из прошлого

Прыжов схватился за голову:

— Нет, забыл. Стали спорить с Бражниковым из-за кочерги, вылетело из головы.

— Зачем в них смотреть? — удивился Дмитрий Данилович.

— Гуравицкий, то бишь человек в ватерпруфе, — пояснила Сашенька, — не отказал себе в удовольствии увидеть ужас в глазах Верещакина. А так как на сетчатке отпечатывается…

— А-а-а, — понял, о чем толкует жена, Диди. — Оптография… Забудь! Чушь, ерунда. Сейчас поясню.

Князь подошел к столу, открыл ящик письменного стола, достал оттуда лупу и подал Сашеньке:

— Наведи на мой глаз. Что видишь?

— Собственную руку, лупу, себя.

— То есть свой силуэт?

— Да.

— Но ты заранее знаешь, что видишь себя. А теперь представь, что владелец силуэта тебе неизвестен. Сможешь ли ты его описать, опознать при встрече?

— Не уверена, — призналась Сашенька.

— А если вдруг опознаешь, как сие использовать в суде? Руководствоваться твоими словами?

— Изображение со зрачка можно попытаться зафиксировать на фотопластине, — ответил за княгиню Прыжов. — Я подавал прошение, просил оснастить морг аппаратом…

Легенда о том, что в глазах жертвы можно разглядеть изображение убийцы, бытовала с древности. О ней вспомнили в 1860 году, когда в Англии произошло таинственное убийство: трехлетний Сэвил, младший сын Сэмюэля Кента, утром 30 июня был найден мертвым в выгребной яме. И хотя расследование возглавил лучший детектив-инспектор Скотленд-Ярда Джонатан Уичер, раскрыть преступление ему не удалось [44] Лишь через пять лет. в 1865 году; сводная сестра Сэвила Констанс неожиданно призналась в его убийстве. Мотивом послужила ее ненависть к мачехе, матери Сэвила. . Нерасторопность полиции возмутила общественность, Уичер был вынужден уйти в отставку, и вместо него за расследование взялись частные сыщики. Один из них и предложил осмотреть роговицы убитого мальчика. И хотя его идея была отвергнута — захлебнувшийся в нечистотах Сэвил не мог никого видеть перед смертью, за нее ухватились ученые. По всей Европе начались эксперименты, доктора и профессора стремились хоть что-нибудь разглядеть в глазах умерших и казненных.

Способность сохранения изображений на сетчатке была названа оптографией, а сами изображения — оптограммой. Вера в новый метод была очень сильна, но вот результаты опытов неизменно разочаровывали. Даже при фотографической съемке не удавалось разглядеть ничего, кроме анатомического строения сетчатки. Все сенсационные изображения, о которых периодически объявляли, после тщательных проверок оказывались подделкой. Однако исследования не прекращались — веру в торжество оптографии поддерживали бульварные газеты и беллетристы. Даже Жюль Верн в романе «Братья Кип» оправдал главных героев посредством фотоснимка глаз жертвы, в которых были запечатлены подлинные преступники.

Лишь в 1924 году вопрос об оптографии был закрыт — немецкий профессор Г. Поуп сумел доказать, что изображение на сетчатке сохраняется не больше трети секунды.

— Значит, ты адепт оптографии? — удивленно спросил у доктора Дмитрий Данилович.

Прыжов кивнул:

— Уверен, за этим методом будущее.

— И ты всегда осматриваешь покойникам зрачки?

— Да.

— И каковы результаты?

— Пока никаких. Лишь неясные смутные очертания. Черт побери!

Наталья Ивановна прикрыла лицо руками.

— Как же я так опростоволосился? — схватился за голову Лёшич. — Пшенкина надо было осмотреть обязательно. Ведь всегда неизвестно, что видел убитый в свой последний миг. Падая, он мог упереться взглядом в небо, потолок или землю. Именно из-за этого, уверен, оптография пока буксует. Но Пшенкин умер мгновенно. А убийца стоял прямо перед ним. Если бы я не отвлекся на Бражникова, уверен, совершил бы открытие.

— Ошибку можно исправить, — заявила Сашенька.

— Нет, увы, — сокрушенно признался Прыжов.

— Это еще почему?

— Завтра третий день, похороны, я подписал разрешение.

— У Стрижнева — трое детей, — напомнила княгиня. — Они потеряли мать. Не дай им лишиться отца. Не ленись, езжай утром на кладбище…

Прыжов пытался знаками удержать жену, мол, не вмешивайся, но терпение Натальи Ивановны уже лопнуло:

— Не смейте командовать моим мужем. У него завтра неприсутственный день. Единственный на неделе.

— Ничего, сами сводите матушку к заутрене, без него, — не дала ей договорить Сашенька.

— Это вас не касается. — Наталья Ивановна вскочила, в который раз отругав себя за то, что не послушала мать. Незачем было идти сюда. Незачем. — Алексей, уходим.

— Скатертью дорога, — напутствовала ее Сашенька.

Алексей поднялся за женой, однако на прощание попытался объяснить Сашеньке, почему ошибку нельзя исправить:

— Пшенкина не в Питере хоронят, на родине, Новгородская губерния, Маловишерский уезд, село Подоконниково. Название очень смешное, потому и запомнил.

— В Новгородской? Это ведь далеко. Не успеют довезти тело.

— Успеют. Вдова сказала, от станции недалеко…

Услышав эти слова, Сашенька, словно гончая, потерявшая след и вдруг чудом его снова почуявшая, рванула из кабинета. Быстрей, быстрей к старшему сыну. Евгений обожал географию, у него на стенах висело несколько подробных карт губерний.

— Дорогая, ты куда? — спросил вслед стремительно удалявшейся супруге Дмитрий Данилович. — Гости уходят. Думаю, тебе надо извиниться перед Натальей.

Сашенька, хоть и спешила, обернулась:

— Напомни об этом в Прощеное воскресенье.

Дмитрий Данилович раскрыл было рот, чтобы усовестить жену, но она с такой силой хлопнула дверью, что желание пропало.

— Тартюф, святоша, ишь хвост распустил перед этой курицей, — ругала княгиня мужа, двигаясь в потемках по коридору.

— Что, простите? — вскочил дремавший на сундуке Тертий.

— Пока не выйду от Евгения, уличную одежду Прыжовым не выдавай, — велела Сашенька.

— Где шубы? — в который раз спрашивал у Тертия Дмитрий Данилович.

Камердинер в ответ лишь потирал щеку, половину которой занимал вчерашний синяк:

— Не помню, ваше сиятельство. После кастета провалы у меня в памяти.

— Провалы? Это по твоей части, — раздраженно сказал князь Прыжову.

— Так! Закрой глаза, — велел Тертию Лёшич. — Вытяни руки. Сожми правый кулак, теперь левый. Высунь язык. Понятно! Сотрясение. В постель, немедленно.

— А как же шубы? — плача, спросила Наталья Ивановна.

— Не волнуйтесь, что-нибудь придумаем, — успокоил ее князь. — Наденете пока наши, а когда доедете, велите извозчику отвезти их назад.

— Еще чего! — раздалось из коридора.

Сашенька! Какая нелегкая ее принесла? Князь надеялся, что спать легла. Не дай бог, опять станет задираться к Наталье.

— Тертий, ты разве не помнишь, куда я приказала положить их шубы? — многозначительно спросила княгиня.