Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Дворовой? — изумилась Сашенька.

— Откуда у извозчика дворовой? — опешил Прыжов.

Дворовыми в помещичьих усадьбах называли крепостную обслугу. В отличие от остальных крестьян, на волю их отпустили не сразу. Согласно Манифесту от 19 февраля 1861 года они должны были еще два года бесплатно служить барину. Но по прошествии этих лет подавляющую часть дворовых помещики просто выгнали на улицу — содержать столь многочисленную челядь после реформ стало не по карману. Трудиться на земле бывшие лакеи и горничные не умели, потому доставшиеся им наделы уступали за бесценок общине и отправлялись на заработки в города. Однако там их в услужение нанимали неохотно — как правило, дворовые были ленивы и плохо обучены.

— Раз двор имеется, значит, и дворовой в наличии, — с авторитетным видом сообщил Васька. — Нежить она везде. В бане — банник, в овне — овник, в полях полевички обитают, в лесах — лешие, в избах домовые, во дворах дворовые. Где кто приземлился, там и поселился.

— Приземлился? Откуда? — вкрадчиво, как у душевнобольного, спросил Лёшич.

— С небес, вестимо. Архангелы сбросили оттуда всю нежить вслед за Сатаной. Потому что все они его приспешники. Но сам-то Сатана тяжелый, потому что грехов у него много, вот в преисподнюю и провалился, сидит теперь там, а на коленях у него Иуда. А у нежити грехов поменьше, землю собой проломить не смогли. С нами с тех пор живут. Самый добрый из них домовой. На черного кота похож, только корноухий [52] Без одного уха. .

— Ты что, его видел? — удивилась Сашенька.

— А то как же! Как от отца отделился, сразу и обзнакомились. Ведь домовой только большакам [53] Глава семьи. показывается. А доманя егоная моей супруге предъявилась.

— Доманя?

— Жена домового. В голбце [54] Небольшая дощатая пристройка к русской печке на уровне лежанки. обитает вместе с хохликами.

— С кем, с кем? — не поняла княгиня.

— Дети ихние. Но сам домовой в голбце не живет, в подпечье его место. Мы завсегда туда кашу и хлеб-соль кладем. А на праздник, само собой, чашку водки ставим.

— Зачем?

— Как зачем? Задобрить, вестимо. Если поссоришься, пиши пропало. Хорошо, коли посуду разобьет. Может и струмент сломать, и окна разбить. С домового станется.

— Лучше про дворового расскажи.

— Домовому он родственник, но характер другой, дикий. Ежели скотина какая ему не понравится, будет гонять, пока не околеет. Но коли коровка ему приглянулась, то и хвост ей расчешет, и овса в ясли подкинет, и даже украдет корм в соседнем дворе, когда в своем нехватка. Лучший друг его — цепной пес. Потому что вместе охраняют двор. Если забрались воры, а большака в избе нет, дворовой должен хозяином обернуться и лиходеев убить. Теперь понятно? — многозначительно спросил Васька. — Петька пришел в чужой двор, большак отсутствовал, дворовой его за вора принял. Потому и убил.

— А жену Стрижневу кто убил? Домовой? Доманя? А может… как их… хохлики? — накинулась на Ваську раздраженная Сашенька.

Она рассчитывала, что возница что-нибудь важное знает, потому терпеливо слушала, задавала вопросы. Вдруг у Петра Пшенкина в родном селе враги имелись и как раз в пятницу кто-то из них в столицу ездил? А тут сплошная мистика.

Васька снял треуху и запустил пятерню в волнистые волосы:

— Что? И бабу убили? Я про то не знал. Тут думать надо.

— Мы торопимся, — напомнил Прыжов. — Поехали наконец.

— Сию минуту, барин.

Васька запрыгнул в пошевни и, свистнув так, что у пассажиров уши заложило, щелкнул кнутом. Сани понеслись по зимнему лесу.

— Стоит отъехать на каких-то двести верст, и словно в другой мир попадаешь, «здесь чудеса, здесь леший бродит», домовой бьет посуду, дворовой убивает воришек, — шепнула Лёшичу Сашенька. — А Васька вовсе и не возница, а Вергилий по здешнему аду.

Лёшич в ответ продекламировал из Данте:

На склоне юности моей,

Отягощенный сном,

Путь истинный я потерял

И в поисках напрасных

Забрел в дремучий лес.

Воскресенье, 6 декабря 1870 года,

Новгородская губерния, Маловишерский уезд,

село Подоконниково

Едва кавалькада из трех саней свернула во двор, старуха Пшенкина выбежала из избы, бросилась к розвальням, на которых привезли гроб с ее первенцем, и рухнула перед ним на колени:

— На кого покинул? Сы-нок…

Следом выбежали две молодухи в одинаковых черных платках и дружно завыли.

Вдова Петра Пшенкина Нюша, выбравшись из саней, поклонилась в пояс свекрови, но та даже взглядом ее не удостоила. Тяжело вздохнув, Нюша вытащила перевязанный тюк и сунула тестю, еще крепкому, несмотря на шестьдесят с гаком, седобородому мужику в дорогом овчинном полушубке:

— Одежда Петина. Надо переодеть его.

Поликарп Петрович нахмурился:

— Почему дома не удосужилась? Хоть обмыла?

— Когда? Тело в пять вечера отдали, еле-еле на девятичасовой поезд поспела…

— Не оправдывайся. Все одно твоя вина. У хорошей жены мужик по бабам не скачет.

Молодухи в черных платках (жены младших сыновей) дружно хмыкнули. Свекровь продолжала надрываться:

— Умоляла, не уезжай…

— Эй, мать, — окликнул ее супруг, — кончай голосить. Сына, оказывается, обмыть надо.

Трое младших братьев Петра Пшенкина вместе с отцом вытащили из розвален гроб и занесли в сени, где достали покойника и уложили у порога. Молодухи принялись стаскивать с трупа исподнее, в которое убитого обрядили в морге.

— Петьку-то зарезали! — закричала одна из них, заметив шрамы на животе.

Услышав сие, старик Пшенкин оттолкнул от гроба сыновей. Бросив быстрый взгляд на зашитый Прыжовым разрез, набросился на Нюшу:

— Ты ведь сказала, по башке его стукнули. Почему брюхо вспорото?

— Вскрытие потому что. В городе так полагается.

И получила по лицу:

— А тебе во чаво полагается. Понимаешь, что натворила? Мужа царствия небесного лишила. Теперь ему дорога в ад.

— А кто меня спрашивал? — утирая слезы, пробормотала в свою защиту Нюша.

Желание упокоиться в родном селе Петр высказал ровно неделю назад на похоронах Вязникова. Не понравилось ему Митрофаньевское кладбище:

— Разве это погост? То ли дело у нас, на пригорке вокруг церкви. А здесь болото, за оградой свалка, паровозы как оглашенные гудят. Нет, Нюшка, коли суждено будет умереть раньше тебя, отвези к родным осинам.

Но высказанную Петром волю одна только Нюша и слыхала. Запросто могла не исполнять. Тем более смерть у мужа позорной была, в сортире у полюбовницы. Ан нет, горы свернула, лишь бы выполнить последнее желание — все утро проторчала в морге на 5-й линии, на коленях умолила следователя оформить быстрее бумаги. И на тебе… Как вышла из вагона, так началось: братья мужа волками смотрят, тесть словно с каторжницей говорит. Теперь рукоприкладство…