Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Говорила же, сходите в ведро, — с укоризной сказала ей Ариша. — Мужики, когда пьяные, хуже любой свиньи. А их у нас каждый вечер тьма-тьмущая.

А Сашеньке хотелось Аришу отдубасить. Мужики-то к ней не за милостыней приходят. Последнюю копейку они с Ионычем у них изымают. Если уж сама убрать брезгует, могла бы и нанять кого.

— Сходите под себя, — предложила Ариша. — Ноги только пошире расставьте, чтоб удобнее.

— Нет уж! Пошли обратно, схожу в ведро, — ответила княгиня, размышляя о том, почему в Европе крестьяне чисты и опрятны и обитают в красивых, удобных домах. Да что в Европе… Немецкие колонисты, которые два века живут в здешних губерниях, спят в кроватях, а не на полу; скотину в избах не держат; каждый ест из собственной тарелки, а отхожие места содержат в идеальной чистоте — этим летом Сашенька снимала дачу у колонистов и в этом убедилась. Дмитрий Данилович считал, что чистота колонистов — следствие их поголовной грамотности. Мол, обучи грамоте наших крестьян, станут жить как в Европе. Сашенька с ним не соглашалась. Ведь грязь, паршивый запах, нечистоты неприятны всем без разбору: ученым и неграмотным, князьям и холопам. И даже бездушным тварям. Вот, к примеру, кот Обормот. Всегда тщательно загребает за собой экскременты в песок. И если его вовремя не выкинуть, будет сидеть и гневно мяукать. Нет, дело не в грамотности, а в отсутствии к себе уважения. Столетиями князья, бояре и их приспешники-попы внушали крестьянам, что они никто и что земная жизнь дана им лишь для страданий. Что чем больше мучаешься и терпишь, тем вернее попадешь в рай. А если так, зачем за собой убирать?

— …по… по-гнал… гнался с косой, — по слогам бормотал староста слова, которые записывал в протокол.

— Эй, Фрол, — окликнул его Васька. — Уже и ехать за Мишкой не надо. Пшенкины сами явились.

— Ой! — вскрикнула Нюша.

— Не бойтесь. Я вас в обиду не дам, — ободрил ее Лёшич.

Вдова посмотрела на него с надеждой.

Первым зашел Поликарп, на его морщинистых щеках играли желваки. Следом переступили порог его сыновья.

— Нюшенька, доченька, ты здесь, слава богу, — раскинул руки старик и двинулся к невестке. — А мы обыскались. Поехали скорее. Отец Иоанн ужо пришел, литию пора читать.

Нюша спряталась за Прыжова:

— Нет. Не поеду.

Поликарп покачал головой:

— Вот оно как. Умом дочка с горя тронулась. Ох, беда, беда, не приходишь ты одна. Нюшенька, да ты посмотри внимательно. Разве я чужой? Свекор твой. Ну, узнала? Пошли, деточка. Старуха волнуется.

Кабатчик толкнул Фрола, мол, почему молчишь? Но тот сделал вид, что дописывает протокол. Пришлось неприятный разговор начинать самому Мефодию Ионовичу:

— Жалоба у нее, Поликарп. На Мишку твоего…

— Жалоба? На Мишку? — делано удивился Поликарп. Схватить Нюшу за руку ему мешал Прыжов. Он и так попытался его обойти, и этак. — Так мы с ней не чужие. Сами разберемся, по-семейному.

— По-семейному ужо не получится. Жалоба потому что сурьезная. На острог тянет. Мишка обесчестить ее пытался.

Братья Пшенкины дружно, будто по команде, захохотали. Невесело, натужно. Как говорится, смех да и только. Потому что глаза у всех были злые.

— То клевета, — оборвал хохот сыновей Поликарп. — Мишка мой и вправду виноват, сильно виноват, но в другом. В том, что напился вчерась. Так, сынок?

Мишка, прижимавший к глазу мокрую тряпочку, подтвердил:

— Так, тятенька, так.

— И что ты пил? — спросил вдруг у парня кабатчик.

У Мишки забегали глаза:

— Эту… водку.

— А где взял? В кабак ни один из вас вчера не заходил. Откуда водка? [56] Гнать крепкие напитки было запрещено. Кабаки их покупали у винокуренных заводов, которые платили в казну акциз. А может, не водку? Самогонку трескал?

Михаил растерянно повернулся к отцу. Но того каверзный выпад врага-кабатчика не смутил:

— На прошлой неделе я штоф из уезда привез.

— Из самого уезда? — не поверил кабатчик. — Зачем себя утруждал? Моя-то водка подешевше будет. Заходи, коли выпить захочешь, сэкономишь. А самогонку гнать не советую, подсудное это дело.

Пшенкин в ответ плюнул и продолжил рассказ про Мишку:

— Из-за того, что пьян был шибко, я его на ночь в избу не пустил, отправил спать в хлев. И под утро приснился Михаилу страшный сон: будто убийца Петьки таперича за ним явился. Вскочил он со страху, схватил косу, выбежал из хлева, а тут, как на грех, Нюша во двор вышла. Испужалась баба, бросилась бежать, а на улице этот господин. — Пшенкин пальцем ткнул в мешавшего ему Прыжова. — Схватил ее и бросил в сани. А Мишке фонарь на лоб прилепил ни за что ни про что. Вот кого в острог надобно, Фрол. Ужо выяснил, кто таков?

— Дохтур из Питера, — заискивающе сообщил староста.

— Ах, дохтур, — развязно произнес Поликарп. Личность неизвестного господина, ударившего Мишку, его беспокоила. Вдруг начальство? А доктор, пусть и столичный, угрозы не представлял. — А что он у нас позабыл? Али приболел хто?

Лёшич понимал, что Пшенкин его провоцировал. Хотел, чтобы он его оскорбил, а лучше ударил. Тогда бы сыновья Поликарпа бросились бы их разнимать, а заодно под шумок увели бы Нюшу.

Потому Прыжов ответил почти миролюбиво:

— Я прибыл сюда по поручению судебного следователя Бражникова, который расследует убийство вашего сына.

Вот черт. Доктор-то не простой, судебный.

— И что за поручение? — уже с беспокойством уточнил Поликарп.

— Осмотреть тело.

— Ужо смотрели.

— Надо еще раз.

Поликарп, хоть и неграмотен был, законы знал. Тотчас задал вопрос:

— Предписание имеете?

Лёшич вздохнул:

— Увы, нет.

— А на нет и суда нет. Ну что, Фрол, про Мишку с Нюшкой все понял?

Фрол потупился.

— Что скажешь, власть? — с угрозой в голосе переспросил старосту кабатчик.

Фрол, будто загнанный заяц, переводил взгляд с одного мироеда на другого. Потом зажмурил глаза и выпалил:

— Следствие закрыто. Мишка не виноват.

— Нет! — закричала Нюша. — Не слушайте Поликарпа. Он деньги мои хочет отнять, за Мишку замуж выйти заставляет.

— Что ж молчала? — воскликнул кабатчик.

Лицо его посуровело. И было с чего — если Поликарпу отойдут Петькины капиталы, соперничать с ним Мефодий Ионович вряд ли сможет.

— Во-во. Слышите? Я ж говорил, умом девка тронулась, — обвел присутствующих взглядом Поликарп. — Сама не понимает, что болтает.

— Да, Поликарп Петрович, истинно так, — поддакнул староста.

— Домой ей надо, прилечь.

— Конечно, конечно. Не смею задерживать.

— Не пойду, — попятилась Нюша.

— Посторонись, ваше благородие, — попросил доктора старик. — Ужель не видите, баба не в себе.

— Я, милейший, вижу прямо противоположное. И как доктор медицины заявляю: Анна…

Лёшич никак не ожидал, что его Пшенкин ударит. Потому на ногах и не удержался, полетел на пол.