Валерий Введенский - Убийца из прошлого

— Совсем вы, Родион, стыд потеряли.

Полковник вырвал руку. Вот дура ревнивая. Сама ведь виновата. Жрет как свинья, оттого раскоровела, что не обнять. А туда же, права предъявлять.

— Садитесь, живо, — указал семейству полковник на подлетевшие сани.

Извозчики, что стояли у Царскосельского вокзала, по очереди возили Добыгиных по воскресеньям. Разумеется, за бесплатно.

— А ваше высокоблагородие? — удивился «ванька».

Почему полковник не садится в сани? Что вдруг не так?

— Пешком пройдусь.

Супруга возмущенно хмыкнула.

— Позвольте тогда на пару слов, — сказал возница. — Только вперед проедусь, чтоб не мешать.

Полковник хоть и удивился, решил выслушать. Вдруг извозчик что-то важное скажет? Сани проехали вперед, Добыгин прошелся следом. Возница, спрыгнув с облучка, представился:

— Афонькой меня звать, ваше высокоблагородие. У вокзала ужо пятый год. Если не верите, Никудышкина спросите, отрекомендует меня с лучшей стороны. Водки не пью. Ну почти… Не гуляю, тружусь себе и тружусь. И всех тут знаю. Даже постоянных пассажиров имею.

— Что желаешь сообщить? — прервал изложение Афонькиной автобиографии полковник.

— Один из них третьего дня нанять меня хотел. Клиент шибко выгодный, арендует на целый день, платит щедро. А у меня, как на грех, беда. Подкова истерлась, к кузнецу надобно. Отвечаю: «Не могу, Ксенофонт Иванович, никак не могу». А тот в ответ: «Кого вместо себя присоветуешь? Чтоб с ветерком?» Огляделся. Смотрю, Ванька Стриж. Сани у него исправные, кобылка резвая. «Наймите, — говорю, — не пожалеете».

— И что дальше?

— Дальше я у кузнеца до самого вечера проторчал. Очередь потому что случилась. А вчерась узнал, что Ваньку арестовали. Плюнул я на извоз и поехал к Ксенофонту Ивановичу. Знаю, где живет. Дождался, порасспросил. Говорит, отпустил Ваньку в полседьмого. А нанял полудня не было. Значит, не виноват Ванька.

— Это еще почему?

— Потому что Петька Пшенкин из своего дома после двух укатил. Я ездил, справлялся. А Таньку Стрижневу в половину первого возле бакалейной лавки видали.

Добыгин задумался. Афонька с почтением ждал, что скажет:

— Родион, мы замерзли, — раздалось из саней.

— Езжай, — буркнул полковник.

— Ну что, отпустите Ваньку? — спросил Афонька. — Невиноватый он.

— То не я, следователь решает.

— Где его найти?

— Зачем?

— Адресок Дмитрия Ивановича подсказать. Пусть порасспросит.

— Мне скажи. Так и быть, передам.

— Ждут вас. — Половой с перекинутым через руку полотенцем почтительно склонился перед полковником.

— Где?

— Как обычно-с! Позвольте провожу-с?

— Сам дорогу знаю.

Добыгин пересек чистую половину, отодвинул стеклярус, закрывавший проем, который вел в номера, пройдя по коридору, толкнул дверь.

На столе, укрытом накрахмаленной до хруста скатертью, стояли изысканные закуски, а в покрытом инеем графине оттаивала сгустившаяся в сироп водка. Только вот пировал не всемогущий Ломакин, а один из его бойцов, Фимка Кислый, сборщик дани с сутенеров.

Увидев полковника, Фимка вскочил:

— Доброго дня. Благодарствую, что пришли.

Добыгин отодвинул стул, уселся, налил водки, выпил.

— Зачем звал?

— Хозяина нашего помянуть.

— Ты, Фимка, не заговаривайся. Может, тебе Ломака и хозяин, а мне так просто знакомец. Но человеком был славным. Помянуть не грех.

Полковник налил себе еще:

— Упокой Господи раба своего Луку…

— …и Иннокентия, — прибавил Фимка.

Добыгин, который поднес уже рюмку, вскинул брови. Мол, про кого?

— Дуплета так звали.

Выпили, Фимка вытер рот рукавом. Добыгина от этого простецкого жеста передернуло. Зачем он вообще сюда пришел? Хотел встать и уйти, но вдруг передумал. Фимка хоть и простоват, далеко не дурак. Если пригласил, значит, имел что сказать.

Минут через пять насытившийся Кислый перешел к делу:

— Хевра [59] Шайка (воровское арго) . наша порешила не разбегаться.

Полковник аж поперхнулся квашеной капустой.

— А кто станет заправлять? — спросил он, откашлявшись.

— Я.

— Ты? — спросил Добыгин с таким уничижением, что Фимка побледнел.

Со столь важными фигурами Кислый уже беседовал. И не раз. Но всегда в качестве подозреваемого. А так, чин чинарем, на равных, честь выпала впервые.

— Обчество так решило. Только вот не все с этим согласныя. Надо бы им крикушку-то [60] Рот (воровское арго) . подзаткнуть.

Полковник пожал плечами: я-то тут при чем?

— А для этого подработка [61] Помощь (воровское арго) . от вашего высокоблагородия требуется.

Добыгин уставился на Фимку немигающим взглядом. Фимка не стушевался, глядел с уважением, но без боязни. Видать, не так прост, как прежде казался, подумал Добыгин.

— На цареву дачу [62] В тюрьму (воровское арго) . просишься?

— Нет, что вы, нас и так мало. Положение свое желаю укрепить. Ежели за смерть Ломаки расквитаюсь, все тявкающие сами хвост подожмут. Да вот незадача, личность стрелка полиция в секрете держит, даже бутербродникам [63] Газетным репортерам. не сообщает. Не могли бы разузнать, господин полковник?

Лицо Добыгина налилось кровью. Он медленно приподнялся:

— За кого ты меня принимаешь? Да я сейчас…

Полковник выхватил саблю, Кислый юркнул под стол:

— Не гневайтесь, ваше высокоблагородие, — раздалось откуда-то снизу.

— Вылезай, сволочь.

— Вы не сумневайтесь. При мне как при Ломаке будет. И по первым числам, и по праздникам. И не три катеньки, а целых пять.

Полковник опустил саблю. Вот оно как! И про «барашка в бумажке» знает.

— Ну раз так… Вылезай. Не трону, обещаю.

Кислый осторожно выглянул из-под скатерти. Убедившись, что гневаться господин полковник закончили, выполз. Но подняться Добыгин ему не дал, водрузил сапог на спину:

— А теперь мотай на ус, Кислый: «пятихаткой» не отделаешься. Тысяча, не меньше.

— Как скажете.

— А про убийцу Ломаки забудь. Если сыскари его засекретили, значит, кто-то из них. То бишь мой товарищ. Даже за мильон не предам.

— А как же?..

— Молчи, когда говорю. Авторитет свой укрепи Желейкиной. Ломака из-за нее погиб. Ей ответ и держать. Все. Пшел вон.

Полковник присел, выпил еще пару рюмок, закусил. Затем вышел из трактира, крикнул извозчика и велел отвезти по адресу, что сообщил Афонька.

Вот тебе и неприсутственный день. А что поделать? Служба!

Воскресенье, 6 декабря 1870 года,

Новгородская губерния, усадьба Титовка

По укатанному почтовому тракту лошади промчали резво, десять верст между Подоконниковом и Титовкой за час преодолели. Но когда свернули к усадьбе, ход пришлось сбросить: широкая дорога, по обеим сторонам которой росли столетние дубы, оказалась нечищеной.