Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Холл был также оформлен в белом: высокая белая изразцовая печь, белая стойка бара, белое пианино и плетеная мебель — также белая. Подчеркнуто красивые юноши курили вокруг со скучающими лицами, большинство из них, быть может, слишком красивы и слишком полны. Далее, отделенный лишь парчовым занавесом, находился розовый зал, где ожидали дамы, отсюда же вел коридор в ряд отдельных комнат. Последняя дверь направо, леди постучала.

Келлерманн распахнул дверь, но прежде, чем он успел открыть рот, леди Доусон обрушила на него поток слов:

— Келлерманн, вы с ума сошли! Мне нужен был только камень, об исчезновении которого никто бы и слова не сказал. А теперь это! — И она ударила рукой по газете.

— Пст… — мужчина поднес палец к губам. — У стен есть уши. — Затем он усадил леди в громоздкое кресло и спокойно сказал: — Леди, вам нужен был камень, и я достал его. Не понимаю, из-за чего вы волнуетесь.

— Почему я волнуюсь? Потому что за вами охотится полиция, Келлерманн! И скоро они начнут искать меня!

— Но я не оставил улик. Ни одной.

— Да что вы говорите! Это лишь вопрос времени. Вы вообще подумали о том, что будете делать с вашей добычей? Вы что думаете, на этот товар найдется покупатель?

— Конечно. Вы! — Келлерманн опустился в кресло напротив и с готовностью кивнул.

— Я? — Леди Доусон издала такой вопль, что Келлерманн испугался. Затем она вызывающе громко засмеялась. — Ну так вам придется поскорее выбросить из головы эту идею, Herr !

Тот же, злобно улыбаясь, подошел к леди со словами: «Или все, или ничего».

— Вы хотите меня шантажировать? Хорошо. Сколько?

— Я думал о пяти тысячах.

— Вы с ума сошли, Келлерманн! Пять тысяч!

— Пять тысяч и ни маркой меньше. Вы можете подумать над моим предложением. Быть может, найдутся другие желающие. Вот мой адрес. Сообщите мне о своем решении.

Леди Доусон поднялась. Ее глаза гневно сверкали, когда она брала у Келлерманна протянутую им визитную карточку, затем вышла.

Ограбление музея не долго волновало умы берлинцев. Вскоре заговорили о других событиях, например, о гибели «Титаника», унесшей три недели назад жизни полутора тысяч людей. Однако затем, 11 мая, дело приняло неожиданный поворот.

В «Берлинской Газете» в тот день появилась заметка: «Ограбление в музее раскрыто — грабитель совершил самоубийство. Берлин — Вчера вечером полиция была вызвана в пансион на Якобсштрассе. В сдаваемой комнате на первом этаже было найдено тело жившего на случайный заработок Герберта К. Он застрелился из пистолета. Во время обыска в его комнате полиция обнаружила похищенные на прошлой неделе из музея в Лустгартене египетские экспонаты. Все они, за исключением одного не имеющего ценности камня, возвращены на место их экспозиции. Вероятно, грабитель без определенного места жительства не подумал о том, что предметы искусства такого уровня невозможно сбыть на черном рынке, и в отчаянии покончил жизнь самоубийством».

Пансион на Кенигсграбен напротив супермаркета «Титц» находился в состоянии упадка. Даже в комнатах четвертого этажа, выходивших на другую сторону, в которых проживали двое египтян, по ночам был слышен шум с вокзала на Александер-платц. Эти двое господ ничем не выделялись и не привлекали к себе внимания, ведь в пансионе останавливались преимущественно иностранцы, в основном приезжавшие в командировки предприниматели из южной Европы.

Эти двое заперлись в комнате номер 43, темном помещении с круглым столом в углу. Вокруг него в несколько потертых креслах и сидели мужчины, глядя на нечто черное, лежавшее на столе — не шире ладони и не длиннее руки до локтя.

— Если хочешь найти мед, следуй за пчелами, — произнес Мустафа Ага Айат и повел глазами.

— Но неужели обязательно нужно было застрелить его? — с сомнением возразил Ибрагим эль-Навави.

— Он давил на нас, — тихо ответил Мустафа, — а с шантажистами у нас разговор короткий. Я просмотрел все газеты, ни малейшего подозрения — самоубийство признано единогласно. Да здравствует Египет!

— Да здравствует Египет! — беззвучно повторил эль-Навави и добавил, помолчав: — И наше славное прошлое.

Тем временем Айат достал сверток и развернул его на столе. На листе бумаги вырисовывались очертания чего-то похожего на кусок овечьей шерсти. Ага положил на бумагу черный камень и попытался совместить края, как в головоломке. Это ему удалось без особых трудов, и Айат торжествующе воскликнул:

— Подходит! Без сомнения, подходит!

— Ты уверен? — спросил эль-Навави скептически.

— Вот, посмотри! — Ага подвинул к нему бумагу с лежавшим на ней камнем и показал на линию разлома. Она была неровной, но точно совпадала с границей рисунка. — Подходит, как борода Пророку.

— Надеюсь, ты прав, — сказал эль-Навави, с интересом посмотрел на бумагу, затем откинулся в кресле. — Очень хотелось бы, чтобы этот проклятый камень привел нас к цели.

— К цели? — Мустафа Ага Айат закурил сигарету. — Мы должны быть рады, если эта находка продвинет нас хоть на шаг дальше. О цели пока что речь не идет.

— Ты понимаешь знаки на камне, я имею в виду — ты можешь установить, стоит ли игра свеч?

— Конечно, нет! — сердито ответил Айат. — Если бы мог, не занимался бы проставлением штампов в паспорта иностранцев. Единственное, что я знаю, это то, что надпись на камне демотическая, то есть еще более древняя, чем коптское письмо, и что камень был найден в Рашиде, в западной дельте Нила.

— Как же он оказался в Берлине?

— Inscha ’ allah. Это долгая история. Ее корни уходят во времена Наполеона. Когда более сотни лет назад он прибыл в Египет, по приказанию императора в Рашиде был построен форт. Во время строительных работ французы обнаружили каменную плиту из черного базальта размером с колесо телеги. И на этой плите была надпись, сделанная священнослужителями из Мемфиса. Надпись не содержала значительных сведений, замечательным было то, что сделана она была в трех вариантах: иероглифами, демотическим письмом и на греческом языке. С помощью того камня двадцать лет спустя стало возможным прочесть иероглифы.

— И какое отношение имеет это все к нашему камню?

— Не торопись! На том месте, где более ста лет назад был найден камень с трехъязычной надписью, с тех пор археологи Франции, Италии, Англии и, наконец, Германии проводили бесконечные раскопки в надежде обнаружить сокрытые сокровища — золото, драгоценные камни, скульптуры. Надежда — это канат, на котором танцует множество дураков.

— То есть они ничего не нашли?

— Ничего, кроме пары фрагментов надписей, которые передали ученым в качестве сувенира. Судя по камням, они, как и камень из Рашида, являлись частями посланий священнослужителей Мемфиса. Их существуют сотни, и никто бы не подумал, что однажды они приобретут такое значение. Продолжение рассказа ты уже слышал.