Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Из складок одежды Халима достала пачку банкнот, разделила ее на глаз и дала по половине Омару и Нагибу. Оба молча спрятали деньги. Затем Халима обняла Омара. Она прижалась к нему со всей силой. Нагиб отвернулся.

— Да поможет нам Аллах, — сказала она и спустилась по узкой лестнице.

Когда она исчезла, Омар будто окаменел. Один внутренний голос говорил ему: верни ее! Ты не можешь отпустить ее сейчас! Другой призывал к спокойствию. Только так они могли рассчитывать на успех.

— Ты дрожишь. — Нагиб подошел к Омару и взял его за руку. Тот отвернулся. — Тебе нечего стесняться, — проворчал Нагиб, — нет ничего постыдного в том, чтобы бояться за женщину. Ты ее очень любишь?

Омар не ответил, да Нагиб и не ожидал ответа.

Той ночью, которую Омар считал своей последней ночью в Каире, он не мог заснуть. Ему не давала покоя мысль о том, что на следующий день он навсегда покинет родину. Никогда больше не почувствует на коже хамсина, гонящего песок и пыль, ни запаха Нила, не увидит звезд на ночном небе юга, горящих, как драгоценные камни. Он боялся говорить на чужом языке, жить в незнакомой стране, носить другую одежду. Омар любил Египет, он любил эту страну, тогда как ничего странного не было бы, если бы он ее ненавидел. Потому что в этой стране были только две категории людей — живущие в темноте и живущие на свету. А Омар всю жизнь провел в темноте. Человек легче привыкает к темноте, нежели к свету.

Одна мысль о том, что они с Халимой начнут новую, совместную жизнь, вселяла в Омара мужество и вызывала неожиданную улыбку, означавшую скорее неуверенность в следующем дне, чем радость его ожидания. Омар начал новый день с того, что оставил хозяину пять фунтов и записку со словами благодарности и направился на базар, в одну из лавок, торговавших подержанной одеждой на любой вкус и карман. Беглецы договорились надеть европейскую одежду, чтобы не слишком бросаться в глаза. Омар выбрал светлый льняной костюм. Брюки слегка отвисли на коленях, костюм был поношен и не должен был привлечь внимание к его обладателю. Сумка из парусины, которую Омар привык носить с собой еще во времена строительства железной дороги, помогала скрыть его происхождение.

После утомительного путешествия он достиг вокзала в Александрии. Город, как только путешественник покидал типичный восточный вокзал, производил впечатление вполне европейского. Не менее суетливый, чем Каир, он, однако, казался современнее безымянных улиц столицы.

Нагиб уже ждал в условленном месте. Он был взволнован, потому что начальник порта за свои услуги запросил сумму, вдвое превышавшую предполагавшуюся. Следующий корабль в Англию уходил через пять дней, и было не вполне ясно, сумеет ли Георгиос посадить их на борт. На следующий день шел корабль в Неаполь, но его команда постоянно подвергалась проверкам, с тех пор как в Италию бежал известный националист и опубликовал там сенсационные заявления. Этой же ночью порт покидает «Кенигсберг», капитан которого многим обязан начальнику порта. Короче говоря, на этом корабле есть свободная каюта на нижней палубе, капитан же может изготовить для них все необходимые документы, так что в Гамбурге они вполне официально смогут сойти на берег.

Германия? На лице Омара появилось разочарованное выражение. Ведь он надеялся, что они окажутся в Англии, где он по крайней мере сможет объясниться. Но Германия?

Нагиб, проведший несколько лет в Берлине, был иного мнения. Конечно, у него остались не лучшие воспоминания о жизни в Берлине, где он зарабатывал на жизнь случайной работой, зачастую бывшей нелегальной, но все же в этом городе не приходилось бояться за собственную жизнь. И оказавшись перед выбором, уплыть ли еще сегодня или ожидать в страхе и сомнениях, Омар согласился.

Но где же Халима? Омар оглядывал набережную, нет ли ее где-нибудь в толпе, но Халима не появлялась, и страх смешивался в его душе с грустью. Побег Халимы мог быть замечен, ее мог выдать кто-нибудь из прислуги, тогда аль-Хуссейн уже преследует их. Омар почувствовал полную безнадежность. В этот момент он даже убежать не смог бы, такой страх его охватил.

Нагиб, понявший состояние Омара, успокаивал его:

— Выше голову, она придет! — Они отошли к стене и, повернувшись спиной к солнцу, стали оглядывать проходивших мимо людей. — Судьба справедлива, — начал Нагиб, сплюнув в воду. — Если Халима придет, то на то воля Аллаха, если нет, то ты должен будешь подчиниться.

Омар молча кивнул, хотя эта мысль мучила его. Египтянин не сознает собственного страдания. Он знает, что все происходит в соответствии с волей Аллаха.

— Подождем до следующего часа, — сказал он, опасаясь, что Нагиб откажется, — а потом поедем одни.

— Договорились, — согласился Нагиб, — но только до следующего часа. Иначе корабль уйдет без нас.

Омар ничего не видел. Жизнь никогда не казалась ему более бессмысленной, чем в тот момент. Желание бежать с Халимой, начать вместе новую жизнь постепенно исчезло. Один, без определенной цели, он совсем по-другому смотрел на будущее. Зачем ему вообще уезжать? Для чего?

Страх растягивает время, и Омар не знал, сколько времени прошло. Он почувствовал прикосновение Нагиба к своему плечу, будто пробудившее его ото сна. Омар поднял взгляд, и Нагиб качнул головой в сторону: на расстоянии пары шагов прохаживалась изящная, по-европейски одетая дама. На ней был узкий костюм с юбкой средней длины, на голове — вызывающая шляпка по последней моде, в руке — чемодан. Халима? Была ли это действительно она, или она ему снилась? Нет, женщина действительно была Халимой.

Робко, будто боясь ошибиться, Омар подошел к даме. Ей тоже понадобилась пара минут, чтобы узнать его.

— Халима!

— Омар!

Нагиб позвал их за собой, предупредив, чтобы они вели себя поестественнее.

В здании руководства порта, снабженном невероятным количеством дверей, на каждой из которых красовалась надпись из букв или цифр, их ждал Георгиос. Он казался взволнованным, но, скорее, не нарушением, которое он готовился совершить, а денежной суммой, которая ему за него причиталась. Георгиос был египетским служащим, и каждый знал, что на жалованье эти люди прожить не могут. Фактически государственная должность считалась уважительной причиной для коррупции, и Георгиос, имевший жену и четырех детей, просто не смог бы выжить без этих достаточно регулярных поступлений средств. Он часто проводил находящихся вне закона людей на иностранные корабли — людей, скрывавшихся от закона, и людей, просто желавших исчезнуть, не оставив следов. Обычно Георгиос брал за услуги двадцать фунтов, что соответствовало его месячному заработку; но он всегда присматривался к людям, которые к нему обращались, и судил об их финансовых возможностях по их виду. С троих беглецов он потребовал сумму, почти вдвое превышавшую обычную, а точнее сто фунтов. Если они считают сумму слишком большой, они могут попробовать договориться еще с кем-нибудь, сказал Георгиос.