Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Слова барона звучали лестно, но не развеивали сомнений. Конечно, здесь, в Берлине, под защитой такого человека, как барон, они могли чувствовать себя в полной безопасности. Но при общении с агентами тайной полиции им не слишком долго удастся скрываться. А когда их настоящие имена всплывут, аль-Хуссейну понадобится немного времени, чтобы настичь их. Тогда им вновь придется опасаться за собственную жизнь. Возвращение же в Египет в ближайшее время для них невозможно. Как он представляет себе их работу?

Фон Ностиц на такие мелочи внимания обращать не привык. Он решил найти гробницу Имхотепа, и для этого ему нужна была помощь троих египтян. Его взгляд достаточно ясно выражал, что он рассержен сомнениями его гостей касательно сделанного им предложения. Барон нервно мял гаванскую сигару между пальцами.

— Проблема с Али ибн аль-Хуссейном сама собой скоро решится, — значительно сказал он, не уточняя, каким именно образом, — а что касается ваших имен, то мне не составит труда сделать для вас любые документы.

Этот странный барон не привык настаивать или просить. Даже император, повторял он частенько, продажен, вопрос лишь в цене. И чем дольше гости слушали, тем яснее им становилось, насколько он может быть упорен в достижении поставленных целей.

Люди, подобные барону фон Ностицу, одаренные всеми земными благами, испытывают удовлетворение только от сознания своего несчастья и ставят перед собой все новые недостижимые цели. Они не находят радости в личном счастье — либо уже ощутив его, либо считая, что оно невозможно. Но жгучая мысль о достижении недостижимого, несуществующего и возможности завоевать немножко бессмертия заставляет их глаза сверкать.

Отклонить предложение такого человека казалось не только глупым, но и опасным. Барон был, как ребенок, тихим, когда все шло в соответствии с его пожеланиями, и впадал в ярость, как только ему отказывали. В такие моменты его следовало бояться.

И не дожидаясь ответа, будто все уже обговорено, фон Ностиц поднялся, позвонил и дружелюбным тоном сообщил, что неподалеку отсюда, в отеле «Кемпински» для его гостей забронированы комнаты. Калафке отвезет их.

Появился Калафке и проводил Омара, Халиму и Нагиба через холл обратно к лимузину.

Среди своеобразных существ, населявших Долину Царей к западу от Луксора, самым своеобразным, без сомнения, был Говард Картер. Не достигший еще и сорока семи лет, он, сгорбленный и подавленный, производил впечатление древнего старика. Он все реже появлялся в Луксоре, обычно по средам, забирая свою почту и набирая на базаре в мешок лепешки, овощи и семена для попугая. Укрываясь от солнца, он всегда носил широкополую шляпу; пыльный костюм, который он надевал даже в сильную жару, пережил уже не один сезон, как и его трость, без которой он не выходил из дому.

Все знали, что Говард Картер — англичанин, но этот факт не создавал ему ни друзей, ни врагов, его просто считали частью Долины Царей, как Сфинкса — частью комплекса в Гизе. И если бы он вдруг не появился в Долине в один из дней за исключением воскресенья, это бы встревожило прочих ее обитателей. Картер, которому во многом было свойственно английское безразличие, был пунктуален, как часы, по крайней мере это касалось его распорядка дня. Ровно в семь часов утра он, сверившись со временем на своих никелевых часах, покидал стоявшую возле дороги кирпичную хижину, которую он делил с попугаем и ослом, что было поводом для множества анекдотов, и отправлялся в Долину. В семь часов вечера он возвращался (зимой в пять), будучи так же пунктуален, как и по утрам. Между этими двумя моментами лежали двенадцать часов самоотверженной работы в жаре, пыли и грязи и несбыточных мечтаний однажды обнаружить гробницу, не тронутую расхитителями.

В первую субботу ноября Картер вернулся домой намного позже обычного. Он вдумчиво накормил осла, затем вошел в дом, снял ботинки и начал беседу с попугаем:

— Припозднился сегодня, извини.

— Хороший мальчик, — чирикнул попугай, чем и исчерпывалась половина его словарного запаса. Кроме «хороший мальчик» он мог произнести еще «не дрейфь», и то только по утрам, так что на эту фразу в тот вечер можно было уже не рассчитывать.

— Сколько мы уже ютимся в этой проклятой Долине? Ты не знаешь. Пять лет!

— Хороший мальчик, хороший мальчик! — неслось фоном из клетки.

— Пять лет в никуда и ни за что. Люди должны считать нас сумасшедшими; но… — голос Картера стал громче, — я никогда не терял надежды, и, кажется, я награжден за упорство. Я кое-что нашел. Дженни, я сделал открытие! — Принимаясь заваривать чай, он продолжал, не отрываясь от дела: — Ты не спрашиваешь, что я нашел. Тебе ведь это не интересно, да?

— Хороший мальчик, хороший мальчик.

Картер подошел к накренившейся клетке и, подчеркивая важность каждого слова жестами, вновь заговорил:

— Шестнадцать ступеней, за ними запечатанная дверь, в середине печать. Знаешь, что это значит? Что на протяжении трех тысяч лет никто не ступал в эту гробницу. Это значит, что я, Говард Картер из Свэттема в Норфолке, буду первым, кто нашел нетронутую гробницу, которую не посетили расхитители. Слышишь, Дженни?

Не было ничего странного в том, что Картер разговаривал с попугаем. Он любил его, почти боготворил и позволял большую часть времен свободно кружить по комнате. Доверчивость, с которой Дженни встречала даже незнакомцев, буквально прославила ее.

В тот вечер Картер был сам не свой. Потому что он уже и сам не верил, что когда-нибудь его труды будут вознаграждены. До сих пор он провел много лет в Долине, ценность же найденного им была невелика. Гробницы, которые он обнаруживал раньше? Они все были разграблены, да и ничего примечательного в них не было. Недостаточно для признания, для некоторого признания.

Говард Картер был, как говорили на его родине, беден как церковная крыса, он ничего не имел и был никем, что, бесспорно, не является пределом мечтаний, таким, как счастье или богатство. Но он никогда не страдал от этого, никогда не считал свое положение постыдным. Вплоть до того дня прошедшей осенью, когда лорд Карнарвон поставил его на место.

Причиной тому стала непродолжительная связь с Эвелин, дочерью лорда. Эвелин сопровождала отца, когда он два года назад впервые прибыл в Луксор, чтобы ознакомиться с ходом финансируемых им раскопок. Девушке было двадцать лет, она была невысокой и невероятно красивой, а ее темные, живые глазки заставили Картера почувствовать себя влюбленным школьником. При этом он в отцы ей годился и никогда не решился бы приблизиться к Эвелин, если бы она не намекнула на свои чувства нежными прикосновениями, а затем пылкими письмами, которые может писать лишь влюбленная девушка.