Борис Акунин - Турецкий гамбит

– О чем? – с невинным видом спросила она. Проклятая кокетливая натура так и пела. Вроде бы и ни к чему это признание, одни осложнения от него, а все равно – праздник.

– Разводиться мне или нет?

– Это уж вы сами решайте. (Вот сейчас, сейчас скажет те самые слова).

Соболев тяжко вздохнул и – головой в омут:

– Я давно на вас заглядываюсь. Вы умная, искренняя, смелая, с характером. Именно такая спутница мне нужна. С вами я стал бы еще сильнее. Да и вы не пожалели бы, клянусь… В общем, Варвара Андреевна, считайте, что я делаю вам официальное…

– Ваше превосходительство! – крикнул Перепелкин, чтоб ему под землю провалиться. – Сан-Стефано! Выгружаемся?

Операция прошла без сучка без задоринки. Разоружили ошалевшую охрану станции (смешно сказать – шестеро сонных солдат), рассыпались по городку взводными командами.

Пока с улиц доносилась редкая перестрелка, Соболев ждал на станции. Все закончилось в полчаса. Потери – один легко раненный, да и того, похоже, свои по ошибке задели.

Генерал наскоро осмотрел освещенный газовыми фонарями центр городка – чуть дальше начинался темный лабиринт кривых улочек, и туда соваться смысла не было. В качестве резиденции и оплота обороны (на случай неприятностей) Соболев выбрал массивное здание филиала Османо-Османского банка. Одна из рот разместилась непосредственно у стен и внутри, вторая осталась на станции, третья распределилась дозорами по окрестным улицам. Поезд немедленно укатил обратно – за подкреплениями.

Сообщить по телеграфу в штаб верховного о захвате Сан-Стефано не удалось – линия молчала. Видно, турки постарались.

– Второй батальон прибудет не позже полудня, – сказал Соболев. – Пока ничего интересного не предвидится. Будем любоваться огнями Цареграда и коротать время за приятной беседой.

Временный штаб устроили на третьем этаже, в директорском кабинете. Во-первых, из окон, действительно, было видно далекие огоньки турецкой столицы, а во-вторых, прямо из кабинета стальная дверь вела в банковское хранилище. На чугунных полках ровными рядами стояли мешки с сургучными печатями. Д'Эвре прочитал арабскую вязь, сказал, что в каждом мешке по сто тысяч лир.

– А говорят, Турция обанкротилась, – удивился Митя. – Тут же миллионы!

– Именно поэтому обоснуемся в кабинете, – решил Соболев. – Целее будут. Меня один раз уже обвиняли в похищении ханской казны. Хватит.

Дверь в хранилище осталась приоткрытой, и про миллионы никто не вспоминал. Со станции в приемную перенесли телеграфный аппарат, провод протянули прямо через площадь. Раз в пятнадцать минут Варя пробовала связаться хотя бы с Адрианополем, но аппарат признаков жизни не подавал.

Явилась депутация от местного купечества и духовенства, умоляла дома не грабить и мечети не разорять, а лучше назначить контрибуцию – тысяч этак в пятьдесят, больше бедным горожанам не собрать. Когда глава депутации, толстый горбоносый турок в сюртуке и феске, понял, что перед ним – сам легендарный Ак-паша, сумма предлагаемой контрибуции немедленно возросла вдвое.

Соболев успокоил туземцев, объяснил, что контрибуцию взимать не уполномочен. Горбоносый покосился на незапертую дверь в хранилище, почтительно закатил глаза:

– Понимаю, эфенди. Сто тысяч лир для такого большого человека – сущий пустяк.

Вести тут разносились быстро. Не прошло и двух часов после ухода сан-стефанских просителей, а к Ак-паше уже прибыла депутация греческих торговцев из самого Константинополя. Эти контрибуции не предлагали, но принесли «храбрым христианским воинам» сладостей и вина. Говорили, что в городе много православных, и просили не стрелять из пушек, а если уж очень надо пострелять, то не по Пере, ибо там магазины и склады с товаром, а по Галате, еще лучше – по армянскому и еврейскому кварталам. Попробовали всучить Соболеву золотую шашку с драгоценными камнями, были выставлены за дверь и, кажется, ушли успокоенные.

– Царьград! – взволнованно сказал Соболев, глядя в окно на мерцающий огнями великий город. – Вечная недостижимая мечта русских государей. Отсюда – корень нашей веры и цивилизации. Здесь ключ ко всему Средиземноморью. Как близко! Протяни руку и возьми. Неужто опять уйдем не солоно хлебавши?

– Не может быть, ваше превосходительство! – воскликнул Гриднев. – Государь не допустит!

– Эх, Митя. Поди, торгуются уже тыловые умники, корчаковы да гнатьевы, виляют хвостом перед англичанами. Не хватит у них пороху забрать то, что принадлежит России по древнему праву, ох не хватит! В 29-ом году Дибич остановился в Адрианополе, нынче вот мы дошли до Сан-Стефано. Близок локоть, а не укусишь. Я вижу великую, сильную Россию, объединившую славянские земли от Архангельска до Царьграда и от Триеста до Владивостока! Лишь тогда Романовы выполнят свою историческую миссию и, наконец, смогут от вечных войн перейти к благоустройству своей многострадальной державы. А отступимся – значит, будут наши сыновья и внуки снова проливать свою и чужую кровь, прорываясь к царьградским стенам. Таков уж крестный путь, уготованный народу русскому!

– Представляю, что сейчас творится в Константинополе, – рассеянно произнес д'Эвре по-французски, тоже глядя в окно. – Ак-паша в Сан-Стефано! Во дворце паника, эвакуация гарема, бегают евнухи, трясут жирными задами. Интересно, Абдул-Гамид уже переправился на азиатский берег или нет? И никому в голову не придет, что вы, Мишель, явились сюда всего с одним батальоном. Если б это была игра в покер, отличный мог бы получиться блеф, с полной гарантией, что противник бросит карты и спасует.

– Час от часу не легче? – всполошился Перепелкин. – Михаил Дмитриевич, ваше превосходительство, да не слушайте вы его! Ведь погубите себя! И так уж залезли прямо волку в пасть! Бог с ним, с Абдул-Гамидом!

Соболев и корреспондент посмотрели друг другу в глаза.

– А что я, собственно, теряю? – Генерал с хрустом сжал пальцы в кулак. – Ну, не испугается султанская гвардия, встретит меня огнем – отойду обратно, только и всего. Что, Шарль, сильна ли гвардия у Абдул-Гамида?

– Гвардия хороша, да только Абдул-Гамид ее от себя нипочем не отпустит.

– Значит, преследовать не будут. Войти в город колонной, с развернутым знаменем и барабанным боем, я – впереди, на Гульноре, – распаляясь, заходил по кабинету Соболев. – Пока не рассвело, чтоб не видно было, как нас мало. И к дворцу. Без единого выстрела! Вынесут мне ключи от Константинополя?