Борис Акунин - Азазель

Спасение было, можно сказать, в кармане, но голос Эраста Петровича вдруг обрел самостоятельную, не зависящую от воли хозяина жизнь, понес что-то несусветное и, удивительное дело, больше не дрожал:

– Не расхотелось. Только отчего же завтра? Давайте прямо сейчас. Вы, граф, говорят, с утра до вечера по пятакам упражняетесь, и как раз на двадцати шагах? (Зуров побагровел.) Давайте мы лучше с вами по-другому поступим, коли не струсите. – Вот когда рассказ Ахтырцева кстати пришелся! И придумывать ничего было не надо. Все уж придумано. – Бросим жреебий, и кому выпадет – пойдет на двор да застрелится. Безо всяких барьеров. И неприятностей потом самый минимум. Проигрался человек, да и пулю в лоб – обычное дело. А господа слово чести дадут, что все в тайне останется. Верно, господа?

Господа зашумели, причем мнение их разделилось: одни выражали немедленную готовность дать слово чести, другие же предлагали предать ссору забвению и выпить мировую. Один пышноусый майор даже воскликнул: «А мальчишка-то молодцом!» – это еще больше придало Эрасту Петровичу задора.

– Так что, граф? – воскликнул он с отчаянной дерзостью, окончательно срываясь с узды. – Неужто в пятак легче попасть, чем в собственный лоб? Или промазать боитесь?

Зуров молчал, с любопытством глядя на храбреца и вид у него был такой, будто он что-то высчитывал.

– Что ж, – молвил он наконец с необычайным хладнокровием. – Условия приняты. Жан!

К графу в миг подлетел расторопный лакей. Ипполит Александрович сказал:

– Револьвер, свежую колоду и бутылку шампанского. – И еще шепнул что-то на ухо.

Через две минуты Жан вернулся с подносом. Ему пришлось протискиваться, ибо теперь вокруг стола собрались решительно все посетители салона.

Зуров ловким, молниеносным движением откинул барабан двенадцатизарядного «лефоше», показал, что все пули на месте.

– Вот колода. – Его пальцы со смачным хрустом вскрыли плотную обертку. – Теперь моя очередь метать. – Он засмеялся, кажется, пребывая в отличном расположении духа. – Правила простые: кто первым вытянет карту черной масти, тот и пустит себе пулю в череп. Согласны?

Фандорин молча кивнул, уже начиная понимать, что обманут, чудовищно обведен вокруг пальца и, можно сказать, убит – еще вернее, чем на двадцати шагах. Переиграл его ловкий Ипполит, вчистую переиграл! Чтоб этакий умелец нужную карту не вытянул, да еще на собственной колоде! У него, поди, целый склад крапленых карт.

Тем временем Зуров, картинно перекрестившись, метнул верхнюю карту. Выпала бубновая дама.

– Сие Венера, – нагло улыбнулся граф. – Вечно она меня спасает. Ваш черед, Фандорин.

Протестовать и торговаться было унизительно, требовать другую колоду – поздно. И медлить стыдно.

Эраст Петрович протянул руку и открыл пикового валета.

– Сие Момус, то есть дурачок, – пояснил Ипполит и сладко потянулся. – Однако поздновато. Выпьете для храбрости шампанского или сразу на двор?

Эраст Петрович сидел весь красный. Его душила злоба – не на графа, а на себя, полнейшего идиота. Такому и жить незачем.

– Я прямо тут, – в сердцах буркнул он, решив, что хоть напакостит хозяину напоследок. – Ваш ловкач пусть потом пол помоет. А от шампанского увольте – у меня от него голова болит.

Все так же сердито, стараясь ни о чем не думать, Фандорин схватил тяжелый револьвер, взвел курок и, сек унду поколебавшись – куда стрелять, – а, все равно, вставил дуло в рот, мысленно сосчитал «три, два, один» и нажал на спусковой крючок так сильно, что больно прищемил дулом язык. Выстрела, впрочем, не последовало – только сухо щелкнуло. Ничего не понимая, Эраст Петрович нажал еще раз – снова щелкнуло, только теперь металл противно скрежетнул по зубу.

– Ну будет, будет! – Зуров отобрал у него пистолет и хлопнул его по плечу. – Молодчага! И стрелялся-то без куражу, не с истерики. Хорошее поколение подрастает, а, господа? Жан, разлей шампанское, мы с господином Фандориным на брудершафт выпьем.

Эраст Петрович, охваченный странным безволием, был послушен: вяло выпил пузырчатую влагу до дна, вяло облобызался с графом, который велел отныне именовать его просто Ипполитом. Все вокруг галдели и смеялись, но их голоса до Фандорина долетали как-то неотчетливо. От шампанского закололо в носу, и на глаза навернулись слезы.

– Жан-то каков? – хохотал граф. – За минуту все иголки вынул. Ну не ловок ли, Фандорин, скажи?

– Ловок, – безразлично согласился Эраст Петрович.

– То-то. Тебя как зовут?

– Эраст.

– Пойдем, Эраст Роттердамский, посидим у меня в кабинете, выпьем коньяку. Надоели мне эти рожи.

– Эразм, – механически поправил Фандорин.

– Что?

– Не Эраст, а Эразм.

– Виноват, не дослышал. Пойдем, Эразм.

Фандорин послушно встал и пошел за хозяином. Они проследовали темной анфиладой и оказались в круглой комнате, где царил замечательный беспорядок – валялись чубуки и трубки, пустые бутылки, на столе красовались серебряные шпоры, в углу зачем-то лежало щегольское английское седло. Почему это помещение называлось «кабинетом», Фандорин не понял – ни книг, ни письменных принадлежностей нигде не наблюдалось.

– Славное седлецо? – похвастал Зуров. – Вчера на пари выиграл.

Он налил в стаканы бурого вина из пузатой бутылки, сел рядом с Эрастом Петровичем и очень серьезно, даже задушевно сказал:

– Ты прости меня, скотину, за шутку. Скучно мне, Эразм. Народу вокруг много, а людей нет. Мне двадцать восемь лет, Фандорин, а будто шестьдесят. Особенно утром, когда проснусь. Вечером, ночью еще ладно – шумлю, дурака валяю. Только противно. Раньше ничего, а нынче что-то все противней и противней. Веришь ли, давеча, когда жребий-то тянули, я вдруг подумал – не застрелиться ли по-настоящему? И так, знаешь, соблазнительно стало… Ты что все молчишь? Ты брось, Фандорин, не сердись. Я очень хочу, чтоб ты на меня зла не держал. Ну что мне сделать, чтоб ты меня простил, а, Эразм?

И тут Эраст Петрович скрипучим, но совершенно отчетливым голосом произнес:

– Расскажи мне про нее. Про Бежецкую.

Зуров откинул со лба пышную прядь.

– Ах да, я забыл. Ты же из «шлейфа».

– Откуда?

– Это я так называл. Амалия, она ведь королева, ей шлейф нужен, из мужчин. Чем длиннее, тем лучше. Послушай доброго совета, выкинь ее из головы, пропадешь. Забудь про нее.

– Не могу, – честно ответил Эраст Петрович.

– Ты еще сосунок, Амалия тебя беспременно в омут утащит, как многих уже утащила. Она и ко мне-то, может, прикипела, потому что за ней в омут не пожелал. Мне без надобности, у меня свой омут есть. Не такой глубокий, как у нее, но ничего, мне с головкой хватит.