Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Брукс презрительно надул щеки.

– Нет, не хотел. Ни минуты. Выбросил это из головы, а потом все рассосалось само собой. А викарий – тот кашу заварил. Обивал пороги, жаловался, писал главному констеблю, одно, другое – и чего добился? Еще хуже сделал и себе, и сыну своему. Поймите, я его не виню, да только он никогда не понимал нашенскую деревню. Слишком уж он для нее… засушенный, если вы меня понимаете.

Артур не стал это комментировать.

– Как вы считаете, почему шантажист выбрал именно вашего сына и его приятеля?

Брукс опять надул щеки.

– Говорю же, сэр, времени-то сколько минуло. Лет десять? А то и больше. Вам бы парня моего поспрошать, он уж взрослый стал.

– Не вспомните ли, кто был тот второй мальчик?

– Я такими вещами голову не забиваю.

– А ваш сын живет где-нибудь поблизости?

– Фред? Нет, Фред давно уехал. В Бирмингеме теперь обретается. На канале работает. А магазин побоку. – Лавочник замялся, а потом выпалил с неожиданной горячностью: – Паразит.

– Нет ли у вас его адреса?

– Может, и есть. А у вас нет ли желания чего-нибудь прикупить к этому скребку?

На обратном пути Артур пребывал в отличном расположении духа. В поезде он то и дело косился на три упакованных в вощеную бумагу и перетянутых шпагатом свертка, лежащие рядом с Вудом, и улыбался своим мыслям об устройстве мира.

– Итак, что ты думаешь о наших сегодняшних достижениях, Альфред?

А что он думает? Каков очевидный ответ? Ну то есть каков правдивый ответ?

– Если честно, я думаю, что достигли мы немногого.

– Нет, ты недооцениваешь. Пусть мы достигли немногого, зато по многим направлениям. А скребок – просто необходимая штука.

– Разве? Мне казалось, в «Подлесье» такой уже есть.

– Не занудствуй, Вуди. Скребок для обуви лишним не бывает. Мы назовем его «скребок Эдалджи» и будем еще долго вспоминать это приключение.

– Как скажете.

Предоставив Вуду размышлять о своем, Артур смотрел в окно на проносящиеся мимо поля и живые изгороди. Он пытался представить, как этим же маршрутом ездил Джордж Эдалджи: сначала в Мейсон-колледж, потом в фирму «Сангстер, Викери энд Спейт» и, наконец, в свою собственную контору на Ньюхолл-стрит. Он пытался представить Джорджа Эдалджи в деревне Грейт-Уэрли: как тот гулял по улицам, ходил к сапожнику, делал покупки у Брукса. Красноречивый и хорошо одетый, этот молодой поверенный выглядел бы белой вороной даже в Хайндхеде, а уж в стаффордширской глубинке – тем более. Сомнений нет, это достойный парень, наделенный ясным умом и стойким характером. Но вероятнее всего, что на первый взгляд – особенно на взгляд дремучего батрака, туповатого деревенского полисмена, ограниченного англичанина-присяжного или настороженного председателя уголовного суда – в глаза бросятся только смуглая кожа и непривычный глазной дефект. Странная личность – вот что подумают о таком человеке. И случись в округе какие-нибудь странные события, деревенская косность, подменяющая собой логику, недолго думая, свяжет их с этой странной личностью.

А когда разум – истинный разум – отодвигают в сторону, тем, кто это делает, выгодно задвинуть его как можно дальше. Чтобы достоинства человека обернулись его недостатками. Чтобы самообладание выглядело скрытностью, а ум – хитростью. В итоге из уважаемого юриста, подслеповатого, как крот, и слабого телом, получается выродок, который под покровом ночи шныряет по лугам и обводит вокруг пальца два десятка специальных констеблей, чтобы умыться кровью располосованных животных. А что перевернуто с ног на голову, то уже видится логичным. И вызвал эту метаморфозу, по мнению Артура, редкий дефект зрения, отмеченный им у Джорджа еще в вестибюле Гранд-отеля на Черинг-Кросс. В нем коренилась и моральная уверенность Артура в невиновности Джорджа Эдалджи, и причина, по которой солиситор стал козлом отпущения.

В Бирмингеме они разыскали Фредерика Брукса: тот снимал жилье неподалеку от канала. Оценив внешность двух джентльменов, от которых на него повеяло столицей, он признал упаковку трех свертков, зажатых под мышкой у того типа, что поменьше ростом, и заявил, что информация обойдется им в полкроны. Сэр Артур, уже свыкшийся с местными нравами, предложил скользящую шкалу от одного шиллинга трех пенсов – и аккурат до двух с половиной шиллингов, в зависимости от ценности сведений. Брукс согласился.

Фред Уинн, сказал он, так звали его приятеля. Да, имел он какое-то отношение к водопроводчику и газовщику из Уэрли. Не то племянник, не то троюродный брат. Уинн жил в двух остановках по той же самой железнодорожной ветке; они с ним в Уолсоллской гимназии вместе учились. Нет, с тех пор не виделись. А что до того старого поклепа, насчет плевков, так это как пить дать месть одного мальца, который вагонное окно разбил и пытался на них свалить. Ну, они тут же на него обратно свалили, а потом железнодорожное начальство всех троих допросило плюс еще и отцов. Кто был прав, кто виноват, начальство разобраться не сумело, и всей троице просто вынесли порицание. Тем дело и кончилось. А парня того звали Шпек. Жил где-то близ Уэрли. Нет, его тоже Брукс потом не встречал.

Серебряным автоматическим карандашом Артур делал записи. По его прикидкам, информация тянула на два шиллинга три пенса. Фредерик Брукс не протестовал.

В отеле «Империал фэмили» Артуру передали записку от Джин.

Дорогой мой Артур,

пишу узнать, как продвигается твое великое расследование. Жаль, что не могу быть рядом, когда ты собираешь доказательства и беседуешь с подозреваемыми. Все, что ты делаешь, для меня столь же важно, как моя собственная жизнь. Я по тебе скучаю, но радуюсь при мысли о том, чего ты намерен добиться для своего юного знакомца. Обо всех твоих открытиях желает поскорее узнать

Артур был ошарашен. Для любовного письма такая прямота не характерна. Вероятно, это вообще не любовное письмо. Нет, любовное, конечно. Пожалуй, Джин изменилась… изменилась по сравнению с тем, какой он знал ее прежде. Она его удивила, даже после десяти лет знакомства. Он ею гордился, как гордился и тем, что сам еще способен удивляться.

Позже, когда Артур на сон грядущий в последний раз перечитывал записку, Альфред Вуд лежал без сна в своем номере поскромнее на одном из верхних этажей. В темноте он с трудом различал на своем прикроватном столике три нераспакованных свертка, которые всучил им хитрюга-лавочник. Помимо этого, Брукс вытянул из сэра Артура «залог» за передачу ему во временное пользование стопки анонимных писем. Вуд намеренно умалчивал об этом и тогда, и позднее; не потому ли на обратном пути работодатель обвинил его в занудстве.

Сегодня он играл роль помощника следователя; партнера, если не друга сэра Артура. После ужина, в гостиничной бильярдной, соперничество сделало двух мужчин почти равными. А завтра ему предстояло вернуться к своему привычному положению секретаря и переписчика, чтобы, подобно девице-стенографистке, писать под диктовку. Разнообразие обязанностей и уровней мышления его нисколько не задевало. Преданный своему боссу, он служил ему усердно и с пользой в любом необходимом качестве. Если Вуд требовался сэру Артуру для того, чтобы изрекать очевидное, он это делал. Если Вуд требовался сэру Артуру для того, чтобы не изрекать очевидного, он становился нем как рыба.