Дэвид Моррелл - Властелин ночи

При небрежном упоминании самых значительных событий в светской жизни Лондона Де Квинси и Эмили переглянулись. Этот мир они даже вообразить себе не могли.

– Первая жена лорда Кавендейла пять лет назад утонула, когда перевернулась ее лодка, – продолжала Кэролайн. – Он уже два года был вдовцом, когда познакомился со Стеллой. Он был одинок, а Стелла, как вы скоро убедитесь сами, очень красива. Только разница в возрасте могла помешать этому браку.

– Разница в возрасте? – переспросила Эмили.

– Лорду Кавендейлу шестьдесят лет. Стелла вдвое моложе. На момент женитьбы у лорда Кавендейла было два взрослых сына, приблизительно того же возраста, что и Стелла. Я слышала, что сыновья не желали принимать мачеху, годившуюся им в сестры. Очевидно, лорд Кавендейл сумел переубедить своих детей.

– Ты сказала, на момент женитьбы у него было два сына – в прошедшем времени, – заметил Де Квинси.

– Да, старший сын умер от брюшного тифа вскоре после того, как лорд Кавендейл и Стелла стали мужем и женой. Стелла делала все, от нее зависящее, чтобы утешить мужа, несмотря на враждебность покойного по отношению к ней. Само собой, эта смерть омрачила первые годы их брака.

– В самом деле печально, – согласился Де Квинси.

– Несчастья на этом не закончились. В положенный срок Стелла забеременела, но ребенок, девочка, умерла от лихорадки всего через неделю после рождения. Стелла родила и второго ребенка, но все время опасается, что с ним тоже произойдет что-нибудь ужасное. Она переживает из-за любого пустяка и… – Кэролайн покачала головой. – Мне начинает казаться, что я напрасно позвала тебя с собой, Томас. Не стоит перекладывать на тебя проблемы Стеллы. Но я надеялась, что ты сможешь развлечь ее. Твои друзья из журнала, с которым ты сотрудничаешь, признавались, что беседовать с тобой настолько увлекательно, что у них порой возникало искушение взять тебя в плен, держать под замком и выпускать лишь тогда, когда нужно оживить вечер.

– Боюсь, что в последнее время мои беседы потеряли былую оживленность, – признался Де Квинси, сжимая в руке бутылочку с лауданумом. – Но ради тебя я постараюсь.

– Я была бы тебе очень благодарна. Беды не оставляют нас, и когда заболел сам лорд Кавендейл…

Не успела Кэролайн закончить фразу, как экипаж остановился возле гранитных ступеней, ведущих к обрамленной колоннами двери особняка. Из нее вышел облаченный в ливрею слуга с зонтиком в руке. Другой слуга открыл дверцу кареты.

Вопреки своему внушительному виду, это был самый мрачный дом из тех, в которые я когда-либо входила. Конечно, день был сырым и холодным, а темные тучи наполнили интерьер тенями, но каждый камин, что я видела, полыхал, каждая лампа горела, и все равно это место напоминало склеп.

Каменные стены были завешаны гобеленами, изображавшими буколические сценки с пастухами и резвящимися нимфами, но полуодетые создания вызывали у меня сочувствие: как же, должно быть, холодно им здесь.

– Мама!

В голосе молодой женщины, которая спешила к нам из огромной гостиной справа, звучало облегчение.

– Когда наконец прибыла утренняя «Таймс» и я прочитала обо всех этих неприятностях с поездами, – она крепко обняла Кэролайн, – то испугалась, что ты не сможешь навестить меня сегодня.

– Ничто бы меня не остановило, – ответила Кэролайн. – Томас, Эмили, это моя дочь Стелла. Стелла, я привела тебе знаменитого гостя…

Отец выглядел смущенным.

– Томаса Де Квинси.

– Де Квинси… – Стелла, казалось, силилась вспомнить, откуда ей может быть знакомо это имя.

– «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум», – подсказала Кэролайн. – Он мой стародавний друг.

Стелла одарила отца восхищенной улыбкой и, казалось, даже не замечала его малого роста.

– Известный писатель. Такая честь. Надеюсь, вы не станете думать обо мне плохо, если я признаюсь, что не читала вашу «Исповедь». Конечно, я слышала о ней, как и все, но во времена моей юности мама считала, что это не подходящее для меня чтение.

– Ваша матушка была права, – сказал отец. – Моя «Исповедь» потрясла взрослых, и я не решаюсь представить, какое впечатление она могла произвести на ребенка.

– Но теперь я ее непременно прочту, – пообещала Стелла. – И с нетерпением жду возможности поговорить о ней с вами, как и обо всем вашем творчестве. Беседы здесь не слишком оживленные. И любая перемена доставит нам радость.

– Видишь, Томас? – спросила Кэролайн. – Я была права.

Кэролайн была права и кое в чем еще. Она не преувеличивала – ее дочь на самом деле была красивой, но несколько в ином смысле.

В отличие от материнских волос цвета корицы, у Стеллы были светлые волосы и светлая кожа отца, но тонкие – думаю, некоторые могли бы даже сказать «изящные» – черты лица делали ее по-своему блистательной. Зеленые глаза напоминали изумруды. Она словно бы вся сияла.

– Скорее входите, здесь теплее, – пригласила она нас в гостиную, где, разгоняя холод, потрескивал огонь.

Кэролайн, отец и я встали перед каминной решеткой, протягивая руки к теплу.

– Слуги заберут вашу одежду.

Я настолько замерзла, что помешкала, прежде чем отдать свое пальто.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – сказала нам Стелла. – Здесь, рядом с Робертом.

Я посмотрела туда, куда она указала, и впервые заметила мужчину в кресле-каталке.

Ничто в его лице не шевельнулось, даже глаза, хотя Стелла склонилась и обратилась непосредственно к нему. Он неподвижно смотрел перед собой, скорее сквозь, а не на нее.

– Посмотри, Роберт. Мама привезла гостей. Разве это не чудесно? Известный писатель, Томас Де Квинси. Ты знаком с его трудами? Ты читал его «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум»? Сегодня вечером нас ждет увлекательная беседа.

«Может, и так, – подумала я, – но не с человеком в кресле-каталке».

С тем же успехом Стелла могла разговаривать с лампой. Человек в кресле-каталке просто продолжал смотреть сквозь нее. Кэролайн рассказала нам, что лорду Кавендейлу, которым, как я предполагала, и был этот мужчина, исполнилось шестьдесят лет, но ему могло быть и сто – настолько запавшими выглядели его щеки и глаза. Морщин на его лице было куда больше, чем у отца в его шестьдесят девять. Волосы походили на серую и безжизненную паутину.

Стелла подоткнула ему одеяло и повернулась к нам со словами:

– Пожалуйста, пожалуйста, садитесь. Роберт никак не реагирует на то, что мы говорим, но, возможно, он нас слышит. Возможно, его разум изголодался по общению. Возможно, мы скажем нечто, что наконец вызовет его ответ.