Антон Чиж - Лабиринт Просперо

Не хочу, чтоб вы подумали, что я завидую чужим деньгам. Мне необходимо показать вам, какие суммы были на кону. И вот для чего. Как вы помните, цель моего нахождения здесь – розыск пропавшей драгоценной вещицы. Чтобы выделить похитителя из круга подозреваемых, надо понять его мотивы. Итак, для чего украдена такая вещь? Разумеется, носить ее невозможно. Она слишком заметна. Продать ювелирам, во всяком случае в России, тем более. Моя клиентка дала понять, что все ювелиры обеих русских столиц уже поставлены в известность и сразу сообщат, если вещь появится у них. О провинции и говорить нечего: в каком-нибудь Киеве или Самаре нет таких денег вовсе. Что же остается? Надо сбыть эту вещицу как можно дальше от России.

Но для этого вещь надо вывезти из страны. Тут видны явные трудности. Чем дольше вещь хранится у похитителя, тем больше шансов, что какая-то нелепость может его выдать. Следовательно, ему надо как можно быстрее расстаться с этой вещью.

Везти самому? Не говоря о том, что русскому надо получить особый паспорт, чтобы покинуть страну, не говоря о тайной полиции и суровой пограничной страже, с которой я лично столкнулся и больше не желаю встречаться, возникает простой вопрос: что делать вору в чужой стране с такой ценностью? Пойти в первую ювелирную лавку? Но берлинский или парижский ювелир может оказаться родственником или знакомым русского ювелира, по причинам вам понятным. А если он ничего не знает о вещи, украденной в далекой России, наверняка собьет цену в десять, а то и двадцать раз. Какой смысл так рисковать и заработать крохи?

Разумеется, умный вор, а только умный мог осуществить подобную кражу, все это просчитал заранее. У него остается единственный выход: сбыть вещь в России. Но как сделать так, чтоб покупатель мог отдать ему деньги и потом это не вызвало бы вопросов? Самый простой способ – проиграть их в карты публично. Что с большим блеском было проделано.

Ах, эти русские. Конечно, они хитры и изворотливы, но им не победить ум скромного офицера бельгийской полиции. Я увидел во всей этой драме, разыгранной с таким мастерством, истинное содержание. Теперь я точно знаю, у кого искать украденную вещь. Теперь становится понятным странное поведение барышни Марго. Могу предположить, что, обладая умом, она догадывалась или до нее долетали отрывочные слухи о намерениях родителя. Она могла сердиться, полагая, что нельзя рисковать ее приданым и будущим. Но даже представить не могла, что деньги ее папенька собирается вложить наилучшим образом: подобная вещица с годами только дорожает. И не подвержена колебаниям валют. Бедная девушка нервничала, но пребывала в неведении в отношении истинных мотивов поведения ее отца.

Замечу, дорогая Агата, что мой острый ум – оружие не только оборонительное, но и наступательное. Незадолго перед этим эффектным турниром со мной решил завести знакомство неприятный господин, у которого оказалась голландская фамилии Ван Заров, вероятно, из тех голландцев, что привез с собой Петр Великий в эту страну.

Он так старательно коверкал французский, что я убедился в его превосходном знании. Когда же принялся делать откровенные глупости, предлагая угостить меня водкой, я подумал, что он просто дурно воспитан. Но когда он сгреб меня в охапку, при этом быстро и, как он думал, незаметно меня ощупал, последние сомнения мои отпали. Этот человек не тот, за кого себя выдает. Скорее всего, он тоже из тайной полиции. Насколько я знаю, в России их несколько: жандармерия, еще «okhranka», еще особая полиция. И это только те, о которых я слышал. Не удивлюсь, если их значительно больше. Чем еще, как не тайными кинжалами тайной полиции, держится эта полицейская империя?

Боюсь, что мое инкогнито он раскрыл. Мне не надо было оставлять свой маленький «браунинг» в кармане. Но и быть безоружным я не рискнул. Не думаю, милая Агата, что этот Ван Заров сообщит преступнику о бельгийской полиции, которая идет по следу. Хуже будет другое: если окажется, что мы охотимся за одним зверем. У него есть все возможности помешать мне. Не могу исключить, что его задание – найти ту же вещь и заполучить ее в лапы тайной полиции. Я уже понял, что в России может случиться все, что угодно.

Наверняка вас беспокоит, как же ваш скромный друг держится в этом ледяном краю в ботинках на тонкой подошве. Мне помогла моя верная подруга: находчивость. Я вспомнил, как когда-то матушка в холода заворачивала мои детские ножки в газету. И становилось тепло! Я применил этот метод – и вуаля! Холода как не бывало! Конечно, ноги испытывали страшный дискомфорт, но это пустяки в сравнении с морозным ознобом. В газетных обмотках мне стало тепло настолько, что мои извилины могли больше не думать о холоде. И сосредоточиться на главном.

– Рад, Орест Семенович, что за столько лет вы не забыли это имя, – сказал американец. – Признаться, я так отвык от него, что буду вам крайне признателен, если сочтете для себя возможным обращаться ко мне по паспорту: мистер Маверик…

Сердце Ванзарова бежало вслед за Марго. Но спуску ему не давали разум и логика, держали в ежовых рукавицах. Игрался второй акт драмы. Пропустить его было истинным преступлением. Разум и логика любили подобные представления.

– Как тебе угодно… – ответил Веронин.

– Вы меня вызвали. Я принимаю ваш вызов, – ответил американец. – Извольте предъявить деньги, акции, банковские чеки, дорожные чеки, поручительства или прочие ценные бумаги, которые могут быть приняты к расчету. Долговые расписки я не принимаю. Что вы можете предложить?

Лилия Карловна, затихнув в объятиях Дарьи Семеновны, резко встала, чуть не отбросив заплаканную родственницу, и подошла к столу.

– Орест, что ты делаешь! Остановись! – проговорила она.

– Тетушка, уйдите, – попросил Веронин. Нервные потрясения, кажется, совсем исцелили его кашель. – Это вас не касается.

– Орест, опомнись! Ты оставил нас без гроша! Ты губишь нашу семью! Смирись и отступи! Умоляю тебя памятью твой матери, моей дорогой сестры!

– Пошла вон, старая дура, – проговорил Веронин. – Не лезь не в свое дело.

Глаза Лилии Карловны, заплаканные до красноты, стали узкими и злыми.

– Хорошо же… Ты не оставляешь мне выбора… – С этими словами она оборотилась к американцу, оперлась о спинку стула и медленно, словно падая, опустилась перед ним на колени. – Петр, чего тебе еще надо… – проговорила она. – Ты видишь, я растоптана, уничтожена… У нас больше ничего нет… Прояви милосердие, и я до конца дней буду молиться за тебя…

Американец держал руки за спиной, но его нерешительность была заметна. Ванзаров заставил себя не вмешиваться.

– Даша, что ты ждешь, иди, встань со мной, – позвала Лилия Карловна. – Может, две коленопреклоненные женщины растопят это сердце.