Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

Девушка закатила глаза, но послушно взяла детей за руки и стала подниматься по узкой лестнице. Мальчики зевали и почти не сопротивлялись. Вскоре сверху донеслись успокаивающие звуки колыбельной.

Некоторое время все хранили молчание. Затем Георг снял со стены внушительных размеров меч и протянул отцу.

– Рукоять из акульей кожи, – пояснил он с гордостью. – Если у палача вспотеют руки, она становится шершавой, будто из тысячи мелких зубов. Насколько я знаю, такие мечи есть только у палачей Бамберга. Ни на дюйм не выскользнет. Попробуй.

Куизль пожал плечами и отвернулся.

– Если у палача потеют руки, это значит только одно: он наложил в штаны. А пугливый палач ничуть не лучше старой беззубой шлюхи. – Якоб склонил голову набок и окинул комнату оценивающим взглядом. – Но должен признаться, с прошлого моего приезда тут кое-что переменилось. Значит, Бартоломей и вправду чего-то добился. Вот уж чего не ожидал от бледного боязливого паренька…

– Вот подожди, пусть он на Катарине женится, – ответил Георг. – Его предыдущая жена была родом из семьи живодера. Славная Йохана, помилуй Господи ее душу, умерла от чахотки. Денег в семью, видимо, не приносила, и детей у них не было. – Он тихо вздохнул, а потом приосанился. – Но с новой женой дядя не прогадал – дочь судебного секретаря. Приданое всем на зависть. А уж глянуть на Катарину, так и не представишь, чтобы ее какая хворь сломила, – добавил он с ухмылкой. – Ну, скоро вы сами ее увидите. Это она заставила дядю Бартоломея пригласить родственников. Катарина хочет отпраздновать свадьбу с размахом.

Куизль нахмурился:

– И Барт получил на это разрешение Совета? Кто ж позволит палачу жениться на ком-то из высших кругов?

– Разрешение уже у него в кармане. Его будущий тесть, видимо, как-то обстряпал это дело. – Георг улыбнулся и повернулся с объяснениями к Магдалене: – Палач в Бамберге – не то что в Шонгау. Может, мы и не знатные горожане, зато на улице нас не сторонятся. С нами считаются. Тебе тут понравилось бы, сестрица.

– Неудивительно, что Бартоломей теперь как сыр в масле катается, – вмешался Куизль. – После всего, что в городе случилось… В Бамберге палачам живется, как священникам в ином городишке.

Магдалена обратила на отца растерянный взгляд:

– Что… что ты имеешь в виду?

Палач отмахнулся:

– Мне до этого дела нет. А где, собственно, мой почтенный братец?

Георг вернул меч на место. В красном углу между распятием и розами клинок смотрелся как языческий символ.

– Дядя еще в камере. Только вчера был допрос с пристрастием, и он приводит инструменты в порядок. Упрямый вор, крал пожертвования в церкви Святого Мартина… – Юный подмастерье вздохнул: – Все доказательства против него. Но ты же знаешь, как у нас всё. Без признания не вынесешь приговор. Он даже на дыбе ни в чем не сознался, и пришлось его отпустить.

– Допрос, значит… Видно, тебе тут есть чем заняться?

– Дядя даже дает мне поручения во время пыток или казней. – Георг скрестил руки на широкой груди. – Не то что у тебя. Ты мне только повозку скоблить разрешал.

– Так тебе, видно, по душе, что тебя из Шонгау изгнали? – огрызнулся Куизль и хлопнул по столу так, что миски задребезжали. – Уж будь покоен, Лехнер не скоро тебе вернуться позволит.

Повисло неловкое молчание, и Магдалена тихо вздохнула. Два года назад ее брат ввязался в драку с печально известными братьями Бертхольдами и избил до полусмерти младшего из них. С тех пор сын пекаря хромал, и судебный секретарь Лехнер на пять лет изгнал Георга из Шонгау. Для отца это стало тяжелым ударом. С тех пор ему с горем пополам помогал вечно пьяный живодер, и сын палача из Штайнгадена метил на его место.

– За городом, по ту сторону реки, с нами такая жуть приключилась, – произнесла наконец Магдалена, чтобы сменить тему, и рассказала Георгу об оторванной руке и опасениях путников. – И вообще какие-то все странные здесь… На дорогах люди только и говорят, что о кровожадном чудовище. Ты что-нибудь знаешь про это?

Георг склонил голову.

– Насчет руки вам в любом случае лучше сообщить страже, – ответил он нерешительно. – Если отец все правильно описал, то она и вправду могла принадлежать Георгу Шварцконцу.

– И кто же этот Георг Шварцконц? – спросил Симон.

Подмастерье палача вздохнул:

– Престарелый советник и торговец сукном. Месяц назад так и не вернулся из поездки в Нюрнберг. Говорят, он туда так и не добрался. И он не единственный. С тех пор пропали еще две женщины из горожан. И в довершение всего дети нашли неподалеку человеческую руку, а позже из Регница выловили ногу. – Георг пожал плечами. – Ну, с тех пор поговаривают, что в окрестностях завелся монстр и пожирает людей. Некоторые даже утверждают, что видели его собственными глазами.

Юноша взял со стола корку хлеба, щедро откусил и продолжил с набитым ртом:

– Всего лишь слухи, как я уже сказал. Одна из женщин, видимо, поссорилась с новоиспеченным мужем, а Шварцконц… Дороги в Хауптсмоорвальде и без монстров довольно опасны. После войны там разбойников и мародеров хоть отбавляй. Вот всего полгода назад мы схватили очередную банду. Главаря четвертовали, а конечности разместили на перекрестках другим в назидание.

– Хауптсмоорвальд? – перебил его Симон, лицо его заметно побледнело. – Это тот обширный лес, по которому мы проезжали сегодня вечером?

Магдалена кивнула:

– Да, старый крестьянин, который подвозил нас, так его и называл. А почему ты спрашиваешь?

– Ничего, просто… – Симон помедлил, потом вздохнул и продолжил: – Мы с детьми нашли в лесу тушу оленя. Кто-то его жестоко растерзал. Черт знает, кто это сделал.

– Ха! Волки, кто же еще? – Куизль взял кувшин с разбавленным вином и налил себе. – В стае ублюдки превращаются в настоящих монстров. Никаких исчадий ада тут не нужно. Вы суеверны, как кучка старых прачек в Шонгау.

– Нелегко согласиться с этим упрямцем, но он, черт возьми, прав.

Голос донесся со стороны двери, со скрипом распахнутой. Внутрь вошел мужчина лет пятидесяти и хмурой наружности. Он был широкоплеч и массивен, на голове, такой же мясистой, почти не осталось волос. Из-под густой бороды торчали типичные для Куизлей крючковатый нос и выдающийся подбородок, своенравно выставленный вперед, как у Щелкунчика. Когда мужчина приблизился, Магдалена заметила, что он прихрамывал. К правому башмаку была приделана высокая, вырезанная из дерева подошва, и колодка эта стучала при каждом шаге. Неожиданно лицо его растянулось в ухмылке, он приветственно распростер крепкие руки и шагнул к отцу. Магдалена только теперь заметила, какой добрый, приветливый у него взгляд, совершенно неуместный для столь грубого на вид гиганта.