Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

– Что случилось с домами? – спросил он тестя. – Почему их столько заброшено?

– Ну, война и в Бамберге побушевала, – отозвался палач, вспоминая дорогу перед очередной развилкой. – Да с размахом. Солдаты разоряли город с завидным постоянством. Лет двадцать с тех пор прошло, но многие горожане тогда бежали и больше не возвращались. Когда я бывал здесь несколько лет назад, все было намного хуже. Городу нужно время, чтобы оправиться после такого. Хотя и это не всегда получается, и остается лишь груда развалин, где только ветер свищет…

– Но Шонгау ведь быстро все преодолел, – заметила Магдалена задумчиво. – К тому же пустуют по большей части дома патрициев.

– Мне совершенно все равно, что здесь было, – пожаловалась Барбара, которая плелась в хвосте. – Я просто устала. Надеюсь, дядя Бартоломей не в таких же развалинах живет. Надо было мне дома остаться. Там сейчас Кирмес [2] Кирмес – в Германии традиционный праздник урожая и окончания полевых работ; отмечается в третье воскресенье октября. , танцы и…

– Боюсь, есть еще и другая причина, почему столько домов заброшено, – перебил ее отец, оставив без внимания жалобы младшей дочери. – Куда ужаснее, чем война, если такое вообще возможно. Я слышал об этом даже в Шонгау. Скверная история.

Магдалена вопросительно посмотрела на палача:

– Что за история?

– Спросишь у Бартоломея. Думаю, он знает об этом больше, чем ему хотелось бы… – Палач ускорил шаг. – А теперь пошевеливайтесь, пока Барбара своим нытьем стражников на нашу голову не накликала.

Куизль молча шагал сквозь туман. Где-то за городскими стенами снова завыли волки.

Адельхайд Ринсвизер остановилась и прислушалась. Волчий вой нарастал, словно детский плач, пронзительный и протяжный. Над соснами серебряным диском показалась почти полная луна.

Звери были еще далеко, вой раздавался глубоко в лесу. И все-таки сердце у Адельхайд забилось чаще. Она пробиралась сквозь заросли по другую сторону городских стен. В том, что по окрестностям водились волки, не было ничего необычного – даже спустя двадцать лет после войны многие из разоренных селений оставались заброшенными, и среди развалин бродили лишь дикие звери. Но в Хауптсмоорвальде волки не показывались уже давно. Они сторонились людей с их дубинами, мушкетами и мечами и предпочитали охотиться на овец, что паслись на лугах к югу от Альтенбурга.

Разве что теперь голод пересилил страх.

Адельхайд поежилась, плотнее закуталась в плащ и двинулась дальше в лес. Теперь, в конце октября, по ночам было уже чертовски холодно. Если б муж знал об этой ее ночной вылазке, то ни за что не отпустил бы. Стражника у ворот тоже лишь с огромным трудом удалось уговорить, чтобы открыл ей ворота в столь поздний час; но то, что разыскивала молодая супруга аптекаря, пригодилось бы и его жене. Поэтому часовой ворчливо выпустил женщину за ворота.

Под ногами трещали ветки. Она миновала несколько искривленных сосен, что тянули к ней свои ветви. Вдали на городской стене мерцало несколько огоньков, но среди деревьев царила непроглядная тьма. Только луна освещала женщине путь. Снова послышался волчий вой, и Адельхайд непроизвольно ускорила шаг.

Она искала волкану, похожий на лилию цветок, считавшийся верным средством против беременности. Женщины часто приходили тайком к ней и к ее мужу в аптеку и отчаянно просили снадобье, способное уберечь их от позора и столба на рыночной площади. Муж обычно гнал бедных девиц прочь или отсылал к знахарке за городскими стенами. Умерщвление плода – даже содействие этому – в епархии Бамберга, как и везде, каралось смертью. Но Адельхайд всегда сочувствовала девушкам. Ей и самой, прежде чем выйти за почтенного аптекаря Магнуса Ринсвизера, приходилось после какого-нибудь романа попадать в переплет. Старуха Траудель в Тойерштадте выручала ее тогда волканой, и теперь Адельхайд считала своим долгом помогать другим.

Именно старуха Траудель рассказала ей тогда, что волкану следует собирать лишь при растущей луне. Ее также называли колдовской или чертовой травой, и в здешних местах она была очень редка. Однако Адельхайд знала укромную поляну, на которой в прошлом году уже собрала несколько цветков. И теперь она надеялась, несмотря на позднюю осень, отыскать еще немного.

Снова послышался вой, и женщина с содроганием отметила, что в этот раз он звучал ближе. Неужели волки осмелились подобраться вплотную к городу? Адельхайд невольно подумала о пропавших людях, которые уже не первую неделю были главной темой для разговоров. Бесследно пропали две женщины, и старый Шварцконц так и не вернулся из поездки в Нюрнберг. До сих пор нашлась лишь оторванная рука, да из Регница выловили изгрызенную крысами ногу. Горожане уже поговаривали о дьявольском промысле, тем более что недавно ночью кто-то видел на улице мохнатое существо. До сих пор Адельхайд считала все это преувеличенными слухами, но за городскими стенами, в темном лесу, опасность уже не представлялась ей надуманной.

Она вцепилась в ремни ивовой корзины за спиной, в которой уже лежали кое-какие травы, и пустилась бегом. Теперь уж недалеко. Вот слева показался ствол поваленного дуба, служивший ей вехой, и проступили в лунном свете знакомые заросли боярышника. Адельхайд раздвинула колючие ветки и наконец увидела поляну. У женщины вырвался вздох облегчения.

Ну, наконец-то! Слава Богу!

Вскоре она увидела в серебристом свете луны то, что искала. Цветы росли у противоположного края поляны. Семенные коробочки давно раскрылись, но по-прежнему распространяли слабый аромат экзотических пряностей. Адельхайд спешно направилась к растениям, на ходу доставая из корзины тонкую льняную перчатку и крепкий кожаный мешочек. Семена волканы были так ядовиты, что их нельзя было касаться обнаженными руками. В жаркую погоду сочащееся из них масло легко воспламенялось, поэтому волкану также называли «купиной неопалимой». Сейчас на вялых стеблях болтались лишь остатки семенных коробочек, но Адельхайд не хотела рисковать без нужды. Она осторожно собирала немногочисленные семена, складывала в небольшой мешочек и шептала при этом молитву, как учила ее старая Траудель.

– …и благословен плод чрева твоего Иисус…

Адельхайд спешно перекрестилась и поднялась. Не успела она завязать мешочек, как снова раздался вой.

В этот раз совсем близко.

Адельхайд испуганно огляделась. За кустами боярышника, дрожащими под осенним ветром, притаился какой-то темный силуэт. Неясный и подрагивающий, он замер у самой земли. В темноте вспыхнула пара красных глаз.

Это еще что за…

Адельхайд вытерла пот со лба, и красные глаза внезапно исчезли. Может, разыгралось воображение?