Оливер Пётч - Дочь палача и дьявол из Бамберга

Бартоломей кивнул:

– Ладно, Ансвин, мы будем осторожны. Только попрошу тебя еще об одном одолжении. Если вдруг услышишь мой крик, значит, что-то пошло не так. Тогда оповести, пожалуйста, стражу.

– Это сразу надо было сделать, – мрачно заметил Симон. – Но меня, как обычно, никто не хотел слушать.

– Вот именно. Пошли. – Якоб двинулся в чащу, остальные последовали за ним.

Как только деревья сомкнулись над головой, перед глазами «охотников» словно выросла темная стена. Кроме того, дождь хлынул как из ведра. И все-таки они не решились зажечь фонарь, опасаясь выдать себя раньше времени. Через некоторое время заросли расступились, и они оказались в перелеске, состоящем из высоких сосен и редких буков. Тьма немного рассеялась. Где-то прокричал сыч, и только шум дождя да собственные шаги нарушали безмятежную тишину. Им то и дело приходилось огибать болотистые пруды.

Они прошли с четверть мили в сторону от реки. Потом Якоб внезапно остановился и показал вперед. Среди деревьев угадывались очертания массивного строения, окруженного низкой, обрушенной наполовину стеной.

– Это он? – спросил старший Куизль у брата, который остановился рядом.

Бартоломей сплюнул на землю.

– Он, чтоб его… Внутри темно, но это еще ничего не значит. Там есть несколько подвалов, окна в них давным-давно заколочены. Давайте подберемся поближе. Может, удастся разглядеть еще что-нибудь.

– Мне довольно того, что я вижу, – прошипел Якоб. – Где-то там моя Барбара. Я пойду туда и вытащу ее.

– Отец, не имеет смысла идти напролом, – тихо проговорил Георг, незаметно поравнявшись с ним. – В худшем случае Зальтер возьмет Барбару в заложники или убьет. Давай лучше поищем, где можно залезть внутрь незамеченными.

Палач проворчал что-то невнятное, что означало, по-видимому, согласие.

Они прошли в ржавую калитку и забрались в заросли ежевики, растущие в нескольких шагах от дома.

Теперь Магдалена увидела, что прежде он представлял собой внушительное строение. Сложенное из крепких сосновых и темных дубовых бревен, оно покоилось на каменном фундаменте. В нем было два этажа; слева примостилась разрушенная терраса, которая переходила в заросший сад с одичалыми деревьями и опрокинутыми статуями. Кровля пришла в негодность, доски были местами выломаны, и тем не менее дом по-прежнему выглядел массивным и неприступным.

«Как мрачный замок, – подумала Магдалена. – Обиталище злой колдуньи».

В некоторых сказках, которые она рассказывала детям, встречались такие зловещие дома. По большей части это были маленькие покосившиеся избушки, но теперь женщина поняла, как должно выглядеть настоящее логово ведьмы.

Дом был просто огромен.

Тут случилось нечто странное. Дождь вдруг прекратился, но поднялся ветер. Он свистел и завывал, словно пытался предостеречь обитателей дома о непрошеных гостях. Магдалена поежилась, и вовсе не холод был тому причиной. Она вспомнила, что сказал им Ансвин, когда они уходили.

Разные слухи ходят об этом доме, и мне от них как-то не по себе…

– С главного входа нам, наверное, не войти, – прошептал Иеремия и показал на массивную двустворчатую дверь со стороны террасы. – Но некоторые из окон открыты. К тому же наверняка есть задняя дверь для прислуги, откуда…

Он резко замолчал, когда из дома донесся протяжный крик, от которого у Магдалены мороз пробежал по коже.

– Барбара! – взревел отец и выскочил из кустов.

– Проклятье, тише ты! – прошипел Бартоломей. – Мы же хотим застать его врасплох, давай…

Но палач, словно взбесившийся бык, уже мчался к дому.

– Останови этого остолопа, пока он не погубил и себя, и Барбару! – сердито сказал Бартоломей Магдалене. – Ты, наверное, единственная, кого он сейчас послушает.

– Сильно сомневаюсь, – пробормотала молодая женщина.

Она закрыла глаза и произнесла короткую молитву.

После чего побежала вслед за отцом.

Дверь в камеру распахнулась, и Барбара оцепенела. На пороге стоял мокрый от дождя и пота Зальтер. По лицу его снова скользнула та скорбная улыбка. Вот только теперь в ней не было ничего печального – одно сплошное безумие. Он походил на ангела, падшего с небес.

– Пора, – сказал он хрипло. – Давайте покончим с этим.

Не сказав больше ни слова, Зальтер подошел к Адельхайд и развязал веревки в нескольких местах. Едва ли не с нежностью поднял ее, и женщина встала на подгибающихся, еще связанных ногах. Затем «оборотень» вынул кинжал и приставил Адельхайд к горлу.

– Сейчас мы пойдем очень медленно, – распорядился он. – Прошу тебя, не сопротивляйся. Иначе придется раньше времени причинить тебе боль. А мне бы этого не хотелось.

Адельхайд бросила на Барбару предостерегающий взгляд и скрылась вместе с Зальтером в коридоре. Вскоре оттуда донесся высокий жалобный крик, но издал его скорее мужчина, чем женщина.

Через некоторое время Зальтер вернулся один. Он развязал Барбаре ноги и помог подняться.

– Почему ты делаешь это? – прошептала она.

– Я восстанавливаю справедливость, – ответил он глухо. – Око за око, зуб за зуб. Так сказано в Библии.

Затем Маркус с неожиданной силой потащил свою пленницу по темному коридору в другую камеру, освещенную несколькими факелами. Барбара невольно вскрикнула. Адельхайд не преувеличивала.

Взору ее действительно предстал воплощенный кошмар.

Барбара помнила камеру пыток в Шонгау – несколько раз она помогала там отцу с уборкой. Но здесь было нечто совершенно иное. Комната даже не походила на привычную камеру пыток – такой она была скорее в представлении безумца.

Или же сам дьявол ее обставил.

Здесь были обычные орудия пыток вроде дыбы, подвеса, щипцов, тисков, «испанской лесенки» и жаровни. Последняя стояла в дальнем углу справа, и оттуда веяло каким-то неприятным теплом. Но среди привычных орудий было и несколько диковинных устройств, которых Барбаре видеть еще не доводилось. Запачканный кровью острый конус, ванна, наполненная белой жидкостью с едким запахом, клетка в форме головы на полке и пара сапог, снабженных шипами и винтами. Другие орудия были до того странными, что назначение их так и осталось для Барбары загадкой, сколько она ни раздумывала. Связки соломы, разбросанные по всей камере, покрывали красно-бурые пятна засохшей крови.

Но хуже всего были рисунки на полотнах, свисающих с потолка, как театральные занавесы. Барбара видела в церквях рисунки, на которых взорам верующих открывалась преисподняя, где страдали истекающие кровью грешники, раскрывая рты в беззвучном крике. Здесь было нечто подобное. Они отовсюду смотрели на Барбару, торопливо нанесенные наброски человеческой жестокости, как эскизы для будущего собора. Все в этой камере выражало одно-единственное чувство.