Георгий Персиков - Дело о Чертовом зеркале

После короткой паузы профессор отхлебнул свой остывший чай и подытожил:

– Как бы то ни было, казакам Червеня не удалось по горячим следам раскрыть тайну знаменитой сокровищницы. В пылу схватки они перерубали всех воинов Ахмет‑бея, а престарелый визирь к тайне подпущен не был. Даже самые изощренные пытки, а наш дорогой Червень знал в них толк, ни к чему не привели. Визирь был родом с Турции, понимали его плохо, в итоге он так и скончался, как только из него выпустили кишки. Единственное, что стало понятно, это о каких-то секретах, не зная которых до богатств не добраться.

– А хотя бы примерно ясно, о секретах какого рода идет речь? – спросил Родин. – И какие из них теперь раскрыты?

– И еще «двенадцать», господин студент, – с улыбкой кивнул профессор. – Секреты эти таковы: где конкретно находится сокровищница и как туда попасть. Как опять же говорят хроники, существовала фамильная карта, которую бей в спешке передал визирю…

– Где и была отмечена пещера? – перебил профессора неожиданно воодушевившийся Торопков. – Не та ли это карта, за которую поплатился жизнью Стрыльников?

– Не знаю, – уклончиво ответил Смородинов. – В любом случае, мало обладать картой. Важно обладать неким секретом, который бы заставил эту карту работать.

– Какого рода может быть этот секрет? – опять задал вопрос сыщик. – Есть ли подобные карты с секретом?

– Разумеется, есть, – отвечал историк, прихлебывая чай. – К примеру, всем известная карта тайника Абу-ибн‑Вапая. Эта карта состояла из трех частей, которые надо было собрать воедино, чтобы на пересечении кусков понять, где находится клад. Но это неизящно, да. Еще пример – свитки черноморского пирата Салмана Безухого, также известного как Салман Горлорез. Он прятал свою кровавую добычу в подводной пещере, кстати, недалеко от Кара-Дага. Карта была выбита на золотом кубке, который всегда висел на поясе капитана. Шутка заключалась в том, что увидеть карту можно было лишь в перспективе – когда ты поднес кубок к губам и полностью осушил, сиречь устремил его дно к небесам. Ну, или известная карта капитана Кидда, о которой так изящно написал в своем рассказе «Золотой жук» мистер По: чтобы найти сокровища, нужно было выстрелить в направлении норд-норд-ост из правой глазницы черепа, прибитого на верхушке одинокого дерева среди полузаброшенных скал Нового Света. Так что несложно понять, что и карта Ахмет‑бея тоже с секретом. Потому не могли ее растолковать ни казаки, ни Стрыльников. А вот Ванечка мой, я уверен, все расшифровал! И я больше чем уверен, что когда мы приедем к Кара-Каю, мы встретим там Ваню уже с сокровищами! Я уговорю его сдаться, и когда он отдаст клад и «Зеркало» государю, он получит не только полное помилование, но и честь и славу, которые не могли присниться ни его отцу, ни мне!

– Вы так уверенно об этом говорите… – скептически заметил Родин. – Что мне начинает казаться, будто вы знаете, в каком месте нам нужно устроить засаду, чтобы не разминуться?

Профессор замялся.

– Примерно, – ответил он. – Я могу наверняка указать стену, где должен быть замаскирован лаз. Я полагаю, это будет именно там, где разбился отец Ивана двадцать пять лет назад.

– Почему же вы не нашли его, если вам известно его месторасположение? – удивился Торопков.

– Видите ли, – почесал лысину Смородинов, – скалы Шайтан-Калаяр очень опасные. Они абсолютно отвесные, во многих местах имеют даже отрицательный угол, а лаз в пещеру скорее всего очень мал, так что проникнуть туда можно лишь ползком. Кроме того, находится он на большой высоте и, разумеется, тщательно замаскирован. Стена, о которой я вам говорю, вся сплошь покрыта расщелинами, которую мой бедный товарищ Афанасий Гусев и принял ошибочно за вход в сокровищницу. Проклятые крымцы неспроста выбрали именно эту стену. Судя по всему, лаз и находится в одной из таких расщелин. А если ты ошибешься и сунешься не туда – то назад уже не выберешься. Без карты там просто нереально что-то отыскать. В любом случае, мы с вами придем на то место, где тридцать лет назад мы стояли лагерем. Мимо нас Ване просто не пройти – ни туда, ни обратно.

– А какого рода это оружие, ну, «Зеркало шайтана»? – спросил сыщик. – Пока это похоже на сказку либо главу из романа Уэллса.

– Я полагаю, это кристалл, – ответил археолог, – из которого получается взрывчатое вещество невероятной силы. Все история про солнце, лучи – это, без сомнения, байки. Но как приготовить это вещество, я не знаю. Может быть, нужно обрабатывать кристалл напильником или откалывать от него кусочки.

В купе повисла тишина, которую наконец нарушил Торопков.

– Выходит, ежели сейчас все эти богатства попадут в имперскую казну, то Россия сможет полностью подготовиться к грядущему военному конфликту… Сможет повысить жалованье рабочим, чтобы унять эти волнения… Оружие может позволить вообще с блеском выйти из войны… Так, профессор?

Смородинов с улыбкой погрозил пальцем.

– Я историк, милостивые государи! Историк, а не бухгалтер. Нас, ученых мужей, сокровища интересуют только как древние реликвии, которым место в лучших музеях мира. Вы же, люди в погонах, только и видите, как переплавить эти прекрасные шедевры древнего искусства в одинаковые золотые слитки, обменять их на военные корабли, пушки и километры колючей проволоки…

– Да, так и есть, – кивнул Торопков. – Но ведь потомки вашего Ахмет‑бея поступили бы точно так же! Они бы уж точно не в музеи эти богатства отнесли.

Профессор кивнул с горькой улыбкой.

– К сожалению, это так.

– И так будет до тех пор, пока наука будет состоять на службе у воинов, а не наоборот, – добавил сыщик.

– То есть всегда, – улыбнулся Родин.

За окном было уже темно, и наконец, в такт к стучащим колесам, в стекло начал барабанить неспешный весенний дождь. Смородинов, видимо, выдохшийся после своей многочасовой лекции, позвал проводника, попросил его постелить постель и, откланявшись, пошел в свое купе спать.

Торопков же с Родиным еще долго сидели рядом и курили, глядя в окно. Наконец сыщик хрипло (видимо, голосовые связки затекли от долгого молчания) сказал:

– Занятный старикан этот профессор. Признаться, ближе к концу его лекции меня так сморило, что я дремал с открытыми глазами. Еще в молодости, в армии выучился.

– Вы служили в армии? – спросил Родин без особого интереса.

– Ага. В Балканскую кампанию в артиллерии довелось служить. Контузило меня под Плевной, вот и списали. Ну, я вернулся домой и пошел в полицию, там как раз сосед служил. Я ведь городовым начинал, а потом в пожарное отделение меня перевели за сообразительность, а уж затем я сам в сыскное попросился. А вы ж тоже из военных, Георгий Иванович? Вот как долго уж знаем друг друга, а этак вот поговорить по душам никак не удавалось. Я слышал, вы воевали.